У распахнутого зева пещеры, где в темноте мерцало багрово-алым, застыла женская фигура, высокая и статная, но отнюдь не великанша. До земли стекают по спине огненно-красные волосы, вьющиеся, словно языки пламени. Женщина в лёгкой расшитой безрукавке и длинной юбке, расшитой по подолу силуэтами бегущих оленей. Она стоит, уперев левую руку в бок и подняв правую, словно приветствуя редкого гостя.

Слейпнир весело заржал. В конце концов, кому не приятно оказаться в гостях у собственной бабки.

Копыта взрыли снег, Один спешился. Гунгнир взят наперевес.

Прежде чем в дом

войдёшь, все входы

ты осмотри,

ты огляди, —

ибо как знать,

в этом жилище

недругов нет ли.

— Я ждала тебя, Отец Богов.

— Поклон и почтение хозяйке дома сего, — Старый Хрофт слегка наклонил голову.

— Поклон и почтенье гостю, да не побрезгует он угощеньем троллквинны.

— Не побрезгую, Лаувейя.

— У нас едва ли будет много времени. Мои сородичи скоро узнают, кто завернул к моей пещере.

— Твой муж, Лаувейя…

— Он давно уже в иных областях. Хочу верить, что не в Хель. Куда уходят гримтурсены после смерти, ведомо ли тебе это, Отец Дружин?

Один покачал головой.

— Их нет в Валгалле, за то готов ручаться. Но, когда моего престола достигают вести из царства мёртвых, там ничего не говорится о великанах, для них словно бы предназначена иная судьба.

— Что ж, это отрадно. Обидно было бы променять даже инеистый Ётунхейм на вечный мрак у Хель.

— Едва ли тебе пришлось бы так уж плохо у собственной внучки. Она уж наверняка подыскала б тебе местечко поблизости от собственного трона.

Лаувейя едва заметно улыбнулась.

— Хель славная девочка, только ей уж очень не повезло с родителями. Садись к столу, Отец Богов. Отведай моего угощения. Немногие в Ётунхейме могут похвастаться, что потчевали самого владыку Асгарда.

Круглый каменный стол, столешницу не смог бы поднять и силач Тор. Огромный очаг из диких валунов, жарко пылает огонь, дым уходит вверх, там в своде пещеры, покрытом копотью, пробита шахта. Каменный пол застлан грубой холстиной, устье пещеры завешивается тяжёлым меховым пологом. По стенам черепа жутких чудовищ — с рогами, клыками и бивнями.

Тяжело ступая, появились две молодых великанши — ростом почти под свод пещеры — и сноровисто подали огромного вепря, жаренного целиком.

— На них ты заклятие не накладывала, — заметил Старый Хрофт, глядя, как хекса ловко разделывает кабаний бок острейшим ножом, явно гномьей работы.

— Не накладывала. Не собираюсь тебя обманывать, Отец Дружин. Мой облик — лишь дань вежливости. Негоже хозяйке нависать над гостем, мужем и воином, подобно башне. Но взгляд твой, владыка Гунгнира, без труда проникнет за завесу моего чародейства, и ты увидишь меня такой, какова я есть.

— К чему мне это? — Один проголодался, а вепрь оказался превосходным, нежным, словно молодой поросёнок. Чего никак не ожидаешь от матёрого зверя. — Я пришёл говорить с тобой, Лаувейя, ибо в наших интересах, и для блага как Асгарда, так и Ётунхейма с Митгардом и даже Муспеллем — понять друг друга.

— Я почтительно внимаю могучему Отцу Богов, — великанша склонила голову, огненные кудри плеснули по столу.

— Девять ночей висел я на священном древе, хозяйка. Девять ночей я вглядывался в начертанные гримтурсенами руны и вспоминал твои слова. Укор был в них, укор и горький упрёк. Что ж, кто бы ни изрёк справедливое, иным оно не станет, даже если тебе не нравится говорящий. Я прозрел надвигающуюся на нас опасность. И сейчас прошу тебя, Лаувейя, мать Локи и бабка Хель, ответь мне правдиво. Видела ли ты тех, что вторглись в области нашего мира?

— Хорош ли вепрь, достойный гость? По вкусу ли пиво? Великаны не держат вина, ты ведь знаешь.

— Хекса, ты могла бы и отступить от закона гостеприимства, — буркнул Один. — Да, мне всё по нраву. Благодарю тебя. А теперь ответь на мой вопрос. Ибо, если гость спрашивает…

— То хозяину надлежит ответить честно и без утайки, — продолжила великанша. — Великий Один, я знала, что ты придёшь, потому что больше никто не станет говорить с тобою. Мимиру нет дела до наших бед и тревог, он надёжно защищён магией своего источника. Норны ответят тебе длинными висами. Все прочие боги сами ждут твоего слова. Мои сородичи, великаны, слишком озабочены войной. Они не тронут гостя, но, как я уже сказала, прознав, что ты здесь, не дадут свершиться должной беседе.

— Ты всегда сможешь прийти в Асгард. В конце концов, твой сын считается одним из асов.

Лаувейя слегка улыбнулась, тонкие губы дрогнули в насмешке.

— Наш с тобой первый разговор, могучий Один, когда ты впервые увидел руны гримтурсенов, не слишком располагал к моему гостеванию под твоей крышей. Да и зачем это мне? Чтобы меня хулили и порочили все до одной асини, обсуждая мои ожерелья, мои плащи и прочее?

— Не думал, что мудрую троллквинну заботит подобная болтовня.

— Великий Один на удивление плохо знает женщин.

Седые брови Старого Хрофта сошлись, взгляд отяжелел.

— Лаувейя, поведём речь о том, что важно. Давай говорить о рунах великанов, как их начертали, и о том, что открылось начертавшим. О тех, кто идёт на нас в силах тяжких.

Великанша вздохнула, опустила глаза, чертя по разделочной доске остриём ножа. Железо оставляло за собой глубокий след, хотя, казалось, троллквинна совсем не нажимает на рукоять.

— Великий Один. Мне нужно от тебя кое-что.

— Наконец-то, — вздохнул Старый Хрофт. — Когда что-то нужно, это уже хорошо, есть надежда столковаться. Говори, хекса, и давай не тратить больше слова попусту.

— Мы измыслили руны, как я уже повествовала тебе. Я и другие троллквинны.

— Это я уже слышал. Подробности, Лаувейя, подробности! И скажи толком, чего тебе надо. Едва ли богатства, у тебя хватает золота, хотя по пещере твоей этого и не скажешь. Но, если тебе что-то потребно, скажи, и мы доставим сокровища. Молот Тора должен пощадить кого-то из твоей родни? И это нетрудно устроить.

— Доставим сокровища… — улыбнулась великанша. — Тем же путём, что вы добыли золото Андварри?

— Мы дорого заплатили за эту ошибку, — поморщился Старый Хрофт. — Она не повторится. Так, значит, тебе хочется узнать, откуда я возьму золото?

— Нет, бог Один. Но сокровищ мне не нужно. Чтобы я заговорила, тебе достаточно всего лишь остаться здесь на ночь и взойти на моё ложе. С такой, как я сейчас. Не с великаншей. Хотя, если вспомнить Йорд, или как ещё зовут её у нас, Фьёргун, мать твоего старшего сына…