– Да? – я была настроена скептически. – Тогда почему я ничего не помню?

– В смысле? Как не помнишь? – тут уже не поверила мне и Марья Ивановна.

– Очень просто, – мне даже и притворяться не нужно было, и без того было очень стыдно. – Не помню, и все!

– А что ты не помнишь конкретно? – у Марьи Ивановны от любопытства даже носик заострился.

– Что я не помню конкретно? А из того, что не помню, ничего не помню!

– Нет, я неправильно выразилась. С какого места ты ничего не помнишь?

Я похлопала глазами. Этого я тоже сказать не могла.

В разговор вступила Любовь Николаевна, уточнив вопрос коллеги:

– Что ты помнишь последнее?

Это было уже легче.

– Как Владимир Иванович принес шампанское, и я выпила. После этого полный провал.

Дамы переглянулись.

– М-да, похоже, пить тебе нельзя. Три бокала легкого вина – твой предел, – постановила опытная Любовь Николаевна. – И что, даже не помнишь, как с Олегом Геннадьевичем уходила?

– Нет. Но я об этом знаю, – и, предвосхищая вопрос «откуда?», уточнила: – мне Лиза сказала.

– Да, Лизонька ловко так тебя из лапок генерального выдернула. Он потом такой недовольный был.

– Недовольный? Да попросту злой! – негодовала Любовь Николаевна. – И народ разогнал раньше времени. Веселились бы еще да веселились. Так ведь нет.

– Правильно. Ему кайф обломали, он нам. Цепная реакция. – Марья Ивановна вновь блеснула логическим мышлением.

Любовь Николаевна посмотрела на часы и предложила:

– Четыре часа. Может, чайку попьем? Начальница быстро не придет, гарантирую.

Но мне почему-то казалось, что долго она не задержится.

– Олег Геннадьевич сказал ей, что сразу после праздников проверка из министерства приезжает. Так что не думаю, что она долго там задержится.

– О, это только предлог для уединения! Спорим, что полчаса ее точно не будет?

Я спорить не собиралась. Просто мое внутреннее чутье очень твердо было уверено, что мужчина, намекавший на серьезные отношения с одной, не будет демонстрировать свои близкие отношения с другой.

Разбивая ее планы, в кабинет стремительно вошла Вера Гавриловна. Удостоверившись, что все в порядке, долго и нудно говорила нам о проверке, стараясь напугать, чтоб прониклись. Но мы не прониклись, у нас этих проверок бывало по две в месяц. Достали просто.

Когда начальница завершила свои пугательные речи и ушла, Любовь Николаевна повернулась ко мне и с угнетающей проницательностью заметила:

– Ох, не о твоем моральном облике речь шла у генерального, Катя, иначе начальница не была бы столь сурова. А о чем?

Естественно, я ничего ей не сказала.

Новый год, как обычно, мы встретили вдвоем с бабушкой, хотя меня приглашала мама. Но в этом случае бабушка осталась бы одна, а я ее люблю гораздо больше, чем мать. Мама, в принципе, неплохой человек, но для нее я только послед неудачного брака. Поэтому мы к друг другу испытываем довольно прохладные чувства. У нее ко мне превалирует чувство вины, я же не могу ей простить преступной слепоты, когда она оставляла меня наедине с практически насильником. Она это тоже понимает.

С бабушкой встречать Новый год хорошо. Душевно так. Я, бабушка, елка и телевизор. Вполне приятная компания. И, конечно, полный стол. Бабушка к торжеству готовится заранее, продукты закупает за месяц, а блюда начинает готовить за пару дней. Все, что можно сделать раньше, бывает сделано, и мне остается только помочь накрыть на стол. Потому что, как правило, 31 декабря я работаю.

Причем в самом деле работаю, а не хожу из отдела в отдел с поздравлениями. Потому что сразу после Нового года приезжает проверка из министерства, и мы перепроверяем на сто рядов все, что только можно. Ревизорам всех мастей же надо свои зарплаты, весьма немаленькие по сравнению с нашими, оправдать, вот они и роют носом землю в поисках наших ошибок. А наша задача – доказать, что мы не зря хлеб едим.

Поэтому работали мы, как и положено по законодательству, всего на один час меньше, как в обычный предпраздничный день.

Первого января я поехала к маме, и мы вполне приятно всей семьей посидели за праздничным столом. Братишки попросили меня свозить их на главную городскую елку, я пообещала, мне это и самой интересно было. И на следующий день поехала с ними на городскую эспланаду.

И не пожалела. Красота тут. Елка высоченная, вся в огнях и золотых шарах. Горок штук двадцать, на все возрасты и вкусы, от малюсеньких до огромных. И ледяные скульптуры вдоль всей эспланады, филигранные такие, изящные.

Братья выбрали среднюю горку в виде лежащего медведя, я пошла с ними и тут же наткнулась на Макса в черной кожаной куртке, черных джинсах, со сверкающими снежинками на непокрытой голове. Он весь был такой… невероятный.

Меня аж пот прошиб, и колени задрожали, едва я поняла, кто передо мной. Нет, это ж надо! И за что мне это опять? Впрочем, вопрос чисто риторический, на такие вопросы никто не отвечает, ни Бог, ни судьба, хотя в таких «случайных» встречах именно они и виноваты.

Пришлось сделать хорошую мину при плохой игре и попытаться отступить за спины ребятни. Не получилось.

– Добрый день, Катя. – Макс от неожиданности тоже несколько растерялся, но хороших манер не утратил, в отличие от меня, намеревавшейся потихоньку смыться.

Пришлось перестать изображать из себя столб и поздороваться.

– А где Лиза?

Он растерянно улыбнулся.

– Думаю, дома. Собирается, наверное.

– Собирается?

– Мы послезавтра улетаем в Швейцарию, на горнолыжный курорт.

Вот как? Значит, Лиза с ним не порвала. Не зная, как к этому относиться, на автомате спросила:

– В какой?

– Церматт. – Название мне ничего не говорило, и он пояснил: – Там сейчас международные состязания по керлингу идут. Посмотрим. И покатаемся.

Я даже не знала, что такое керлинг. Но спрашивать было стыдно. Молча смотрела, как братья катаются с горки, скатываясь вниз и тут же целеустремленно забираясь на нее снова.

– Это кто? – Макс проследил за моим взглядом.

– Братья. По матери, – непонятно для чего уточнила. – А ты тоже с кем-то?

– Нет. Я просто путь срезал. Я в этом доме живу, – и он показал на новую элитную высотку. – А иду в тот магазин.

Да, здесь через ледовый городок в самом деле гораздо ближе, чем в обход. Не понимая, чего он медлит, шел бы уже и не смущал меня, подняла лицо и поразилась: он смотрел на мои губы. Изучающе так. Я тут же покраснела. Вспомнил мой насильственный поцелуй?