— Понятное дело.

— Паккард — хороший человек. Лучше него здешнюю местность никто не знает. Против него самого невозможно выдвинуть обвинение. Паккарда не запугаешь, и нам незачем настраивать его против себя.

— Думаешь, он пойдет на сотрудничество?

— Если не напирать на него.

— Ладно, пошли. Повидаемся с ним.

В магазине Сюзи прошла мимо стеклянных выставочных шкафов, открытых бочек, коробок, полок с консервами, ни на что не глядя и никого не видя, пока не добралась до почтового отделения с его абонементными почтовыми ящиками и окошком для корреспонденции и продажи почтовых марок. Мистер Паккард как раз вскрывал ломиком упаковочный ящик. Увидел ее и улыбнулся.

— Мистер Джон, — затараторила Сюзи, — здесь два егеря насчет Ники. Он ушел вчера вечером, и его младшая сестренка ушла с ним. Не говорите им об этом. Его мать знает, и с ней проблем не будет. Во всяком случае, им она ничего не скажет.

— Он забрал с собой все твои продукты?

— Большую часть.

— Ты возьми все, что тебе нужно, и составь список, а потом мы с тобой по нему пройдемся.

— Они сейчас придут.

— Ты выйди через черный ход, а потом снова войди через парадный. Я пойду к ним.

Сюзи обошла длинное деревянное здание и вновь поднялась по ступенькам к парадной двери. На этот раз, войдя в магазин, замечала все. Она знала индейцев, которые пришли с корзинами, и знала двух индейских детей, рассматривающих рыболовное снаряжение, выставленное в ближних стеклянных шкафах по левую руку. Она знала все лекарства в шкафу за ними и знала, кто их обычно покупает. Она проработала в магазине одно лето и знала, что означают написанные карандашом буквы и цифры на картонных ящиках, в которых лежали ботинки, зимние сапоги, шерстяные носки, варежки, шапки и свитера. Она знала, сколько стоят корзины, которые принесли индейцы, и знала, что теперь, когда сезон подходил к концу, хорошую цену за них им уже не получить.

— Почему же вы принесли их так поздно, миссис Тэйбшо? — спросила она.

— Слишком много веселились 4 июля, — рассмеялась индианка.

— Как Билли? — спросила Сюзи.

— Не знаю, Сюзи. Уже четыре недели не видела его.

— Не лучше ли отнести их к гостинице и попробовать продать отдыхающим? — спросила Сюзи.

— Может, и отнесу, — кивнула миссис Тэйбшо. — Один раз носила.

— Вам надо приходить туда каждый день.

— Далековато, — ответила миссис Тэйбшо.

Пока Сюзи разговаривала с людьми, которых знала, и составляла список того, что нужно купить, два егеря разговаривали в подсобке с мистером Джоном Паккардом.

С серо-голубыми глазами, темноволосый и темноусый, мистер Джон всегда выглядел так, словно забрел в магазин по воле случая. Еще молодым парнем он покинул северный Мичиган на восемнадцать лет и теперь скорее походил на блюстителя порядка или честного картежника, чем на торговца. В свое время он владел несколькими салунами, и они приносили неплохие деньги. Когда леса повырубали, он купил пахотную землю. Когда жители округа получили право контролировать продажу спиртного, он купил магазин. Гостиница уже принадлежала ему. Но он заявил, что гостиница без бара ему не по душе, и практически там не появлялся. Гостиницей управляла миссис Паккард. Честолюбием она превосходила мистера Джона, и мистер Джон заявил, что не желает тратить свое время на людей, у которых достаточно денег, чтобы поехать в отпуск в любое место, но они выбрали гостиницу без бара и коротают время, сидя на веранде в креслах-качалках. Он называл этих отдыхающих язвотрезвенниками и высмеивал их в разговорах с миссис Паккард, но она любила мужа и не обращала внимания на его подтрунивание.

— Я не против того, что ты называешь их язвотрезвенниками, — как-то сказала она ему вечером в постели. — Я, конечно, тоже язва, но все равно остаюсь женщиной, к которой тебя тянет. Так?

Ей нравились отдыхающие, потому что некоторые из них были образованными людьми, а мистер Джон и она ценили образованность ничуть не меньше, чем какой-нибудь лесоруб ценит «Пирлесс» — лучший жевательный табак. Он действительно уважал ее тягу к образованию, потому что она как-то сказала ему: «Я люблю образованность, как ты — выдержанный виски, Паккард. Тебе-то она без разницы, и я не собираюсь тебе что-то навязывать. Мне просто приятно общение с образованными людьми».

Мистер Джон ответил, что она может развивать свои культурные запросы, сколько ее душе угодно, при условии, что ему никогда не придется вступать в «Шэтоквэ»[18]или штудировать книги по самосовершенствованию. Он участвовал в выездах на природу и религиозных бдениях, но никогда не посещал собраний «Шэтоквэ». Говорил, что эти выезды и собрания сами по себе пользы не приносят, но потом некоторые по крайней мере занимаются сексом, возбудившись на мероприятии, хотя не может назвать никого, кто захотел бы заплатить по счету после выезда на природу или религиозного собрания. Миссис Паккард, поведал он Нику, начала тревожиться о спасении его бессмертной души после большого религиозного собрания, устроенного неким Цыганом Смитом,[19]знаменитым евангелистом, но потом выяснилось, что он, Паккард, очень похож на Цыгана Смита, и ситуация разрешилась к всеобщему удовольствию. Но «Шэтоквэ» было чем-то другим. Образование, думал мистер Джон, может, и лучше религии, но вот огня в нем мало. Тем не менее люди стремились к знаниям. И мистер Джон видел, что это не какая-то причуда.

— Это действительно их захватывает, — говорил он Нику Адамсу. — Должно быть, это что-то вроде святых катальцев,[20]но только в головах. Если когда-нибудь займешься изучением этого движения, расскажешь мне, что ты об этом думаешь. Если собираешься стать писателем, начинать надо бы пораньше. Не дай им себя обогнать.

Мистеру Джону нравился Ник Адамс, потому что, по его словам, ему свойствен первородный грех. Ник не понимал, что это такое, но гордился.

— Тебе будет, в чем каяться, мой мальчик, — говорил мистер Джон Нику. — И это едва ли не лучшее из того, что может быть. Ты всегда сможешь решать, каяться тебе в том или ином случае или нет. Куда важнее то, что тебе будет, в чем каяться.

— Я не хочу делать ничего плохого, — тогда ответил ему Ник.

— Я тоже не хочу, чтобы ты это делал, — сказал мистер Джон. — Но ты живой и не станешь сидеть сложа руки. Не лги и не воруй. Всем приходится лгать. Но ты должен выбрать человека, лгать которому ты не сможешь.