Итак, наш пятидесятитонный груз доставлен. Теперь его надо поднять на каменную стену и поставить прямо да еще увенчать голову на высоте четырехэтажного дома «начесом». Этот «начес» одни весит десять тонн, а доставлен он из каменоломни за одиннадцать километров, считая напрямик. Одиннадцать километров — изрядный путь по такой местности, и десять метров по любой мерке — внушительная высота, если надо поднять десять тонн — вес двадцати четырех добрых коней. Но люди справились с этим. А в 1840 году каннибалы все разрушили, расшатав кладку постамента, и в ознаменование сего подвига съели в пещере три десятка соседей.

Стоя на гребне кратера Рано Рараку, я любовался чудесной панорамой острова. Позади меня довольно крутой склон уходил в заросшее чрево вулкана, где небесно-голубое кратерное озеро блестело как зеркало, окаймленное широкой полосой небывало зеленого камыша. Возможно, камыш казался особенно зеленым рядом с пожухлой от засухи травой на косогорах. Прямо передо мной исчерченная полками стена мастерской спадала к площадке у подножия горы, где наши люди суетились, словно муравьи, роясь в коричневой земле вокруг истуканов. Стреноженные кони выглядели совсем маленькими перед могучими каменными богатырями. Мне хорошо было видно то, что можно назвать центром и фокусом загадки, прежде всего привлекающей внимание тех, кто попадает на остров Пасхи. Вот он, родильный дом истуканов; я стоял на громадном зародыше, а сколько их лежало на склонах кратера впереди и позади меня. На откосах у подножия как снаружи, так и внутри выстроились безволосые и незрячие новорожденные, напрасно ожидая, когда настанет их черед отправляться в путь. С гребня я видел дороги, по которым некогда перемещались статуи. Несколько готовых идолов уже приготовились выходить из кратера, когда все работы внезапно были прекращены. Один из них успел добраться до, гребня, другой даже перевалил в ложбину на наружном склоне. По транспорт прервался, и они остались лежать, причем не на спине, а на животе. Вдоль расходящихся от кратера поросших травой древних дорог, расчищенных от камня, тут и там лежали по одной, по две, по три другие статуи. Тоже незрячие и безволосые, и было очевидно, что их не свергли с какого-либо пьедестала, а просто бросили по пути от Рано Рараку к соответствующему алтарю. Некоторые ушли довольно далеко от торчащих на горизонте конусов. А вон там, на западе, отсюда и не видно, находится маленький кратер Пуна Пау, где ломали камень для пукао. Я уже спускался в него и на дне под крутыми стенками осмотрел с полдюжины цилиндрических «начесов», похожих на колесо парового катка. Древние мастера причесок переправили через обрывистый склон изрядное количество огромных глыб, и теперь они валялись в беспорядке под горой, дожидаясь, когда их поволокут дальше. Другие были брошены на пути к своим хозяевам, мы встречали их тут и там в степи. Я измерил самый большой пукао, извлеченный из кратера. В нем было больше восемнадцати кубических метров, он весил тридцать тонн — столько же, сколько семьдесят пять крупных лошадей.

Размах всех этих работ был так грандиозен, что не укладывался в моей голове. И я повернулся к пастуху, который стоял рядом со мной, молча глядя на кинутых вдоль дорог великанов.

— Леонардо, — сказал я, — ты человек деловой, скажи мне, как в старое время перетаскивали этих каменных богатырей?

— Они шли сами, — ответил Леонардо.

Не будь это сказано так торжественно и серьезно, я решил бы, что он шутит, ведь этот пастух в чистых брюках и рубахе был на вид такой же цивилизованный человек, как мы, а умом даже многих превосходил.

— Постой, Леонардо, — возразил я, — как же они могли ходить, если у них только туловище и голова, а ног нет?

— Они шли вот так. — Держа ноги вместе, не сгибая колен, Леонардо продвинулся немного вперед по скале, потом снисходительно спросил меня:

— А ты как думал?

Я не нашелся, что ответить. И многие до меня тоже становились в тупик. Ничего удивительного, что Леонардо полагался на бесхитростное объяснение своего отца и деда. Статуи шли сами. Зачем ломать себе голову, когда есть простой и ясный ответ.

Вернувшись в лагерь, я прошел на кухню, где Мариана в это время чистила картофель.

— Ты когда-нибудь слышала, как в старину перемещали больших моаи — спросил я.

— Си, сеньор, — твердо ответила она. — Они шли сами. И Мариана принялась рассказывать длинную историю о древней колдунье, жившей около Рано Рараку в ту пору, когда каменотесы высекали огромных истуканов. Эта колдунья своим волшебством оживляла каменных великанов и заставляла их идти, куда надо. Но однажды ваятели съели большого омара, а ведьму угостить забыли, она нашла пустой панцирь и так рассердилась, что заставила все статуи упасть ничком на землю, и с тех самых пор они лежат недвижимо.

Точно такую же историю про ведьму и омара поведали пасхальцы Раутледж пятьдесят лет назад. И теперь я с удивлением обнаружил, что, кого ни спроси, каждый по-прежнему держится за эту версию. Пока им не предложат более убедительного объяснения, они хоть до судного дня будут толковать про колдунью и омара.

Вообще-то островитян нельзя было назвать наивными. Правила не правила, а у них всегда находился какой-нибудь хитрый предлог, чтобы выбраться за пределы деревни и явиться к нам в лагерь со своими поделками. Почти все владели искусством резьбы по дереву, многие были истинными мастерами, но лучше всех работал бургомистр. Все спрашивали его изделия, потому что, хотя островитяне вырезали одно и то же, никто не мог сравниться с ним в изяществе линий и совершенстве отделки. Участники экспедиции завалили его заказами, только поспевай делать. В обмен за фигуры охотнее всего брали американские сигареты, норвежские рыболовные крючки и пестрые английские ткани. Пасхальцы были завзятыми курильщиками. Те, что в первую ночь побывали у нас на борту и выменяли несколько пачек сигарет, не выкурили их сами. Они помчались галопом в деревню и стали ходить из дома в дом, поднимая с постели друзей и родню, чтобы каждый получил по сигарете. Запас, полученный с последним военным кораблем, израсходовали несколько месяцев назад.

Среди тонких деревянных поделок попадались иногда каменные фигурки похуже: то наивные маленькие подобия больших идолов, то грубые головы, с едва намеченными глазами и носом. Первое время владельцы пытались нам внушить, будто это старинные предметы, дескать, нашли в земле или в алтарях. Но мы только смеялись, и чаще всего они били отбой, лишь некоторые упорно стояли на своем.

Однажды в лагерь прискакала женщина и вызвала меня, мол, обнаружила в каменной осыпи что-то странное. Когда мы добрались до места, она осторожно принялась разбирать камни, и я разглядел маленькую свежеизготовленную копию знаменитых истуканов.

— Оставь ее, — сказал я женщине. — Она совсем новая, кто-то ее нарочно подложил, чтобы обмануть тебя!

Женщина заметно смутилась, и ни она, ни ее муж больше не пытались нас надуть.

В другой раз поздно вечером примчался запыхавшийся мужчина с потрясающей новостью: ловя рыбу при свете факела, он нашел в песке на берегу маленькую статуэтку. Если мы ее хотим получить, он сейчас же нас туда проводит, хоть и плохо видно, а то ему надо спешить в деревню. Рыболов был явно озадачен, когда мы, подъехав на джипе, осветили фарами место находки. На траве лежала скверно сделанная фигурка, и даже песок, в котором ее вываляли, не мог скрыть, что она совсем новая. Под общий смех владелец упрятал свое уродливое изделие в мешок и потащил обратно в деревню. Ничего, сбудет какому-нибудь матросу, когда придет военный корабль…