Имаго, предпочитаемые в эту раннюю фазу развития Эго несут отпечаток прегенитальных импульсов несмотря на то, что в действительности они основываются на реальных эдиповских объектах. Именно на этих ранних стадиях появляются фантастические и сокрушаемые имаго, которых пожирают и раздирают на мелкие клочки, и в которых мы узнаем некую смесь различных прегенитальных влечений. В продолжение эволюции либидо, эти имаго интроецируются под воздействием либидных точек фиксации. Однако Супер-Эго в своей совокупности содержит разнообразные идентификации, причисляемые к последующим стадиям развития, которыми оно отмечено. Когда вступает в силу латентный период, развитие Супер-Эго также, как развитие либидо, подходит к концу.[28]В ходе дальнейшего развития, Эго использует уже тенденции к синтезу, чтобы усилить объединение в единое целое с этими различными идентификациями. Чем более экстремальный и отчетливо контрастный характер носят эти имаго, тем менее удастся этот синтез, и тем труднее его буде поддерживать. Слишком сильное действие, проявленное этим типом имаго, интенсивность потребности в создании доброжелательных персонажей, противостоящих угрожающим, быстрота, с которой союзники трансформируются во врагов (что служит, кстати, объяснением, почему в играх так часто избегается реализация желаний), — все это показывает, что синтез идентификаций не удался. Этот провал объясняется амбивалентностью, тревожными тенденциями и недостатком стабильности или излишне скорой ее утратой, а как следствие, дефектным отношением с реальностью, столь характерной для детей-невротиков.[29]Необходимость синтезирования Супер-Эго вызывает трудности, с которыми сталкивается субъект, пытаясь договориться с Супер-Эго, продуцирующим имаго с настолько оппозиционными характеристиками.[30]Как только стартует латентный период и возрастают требования реальности, Эго начинает прилагать все более заметные усилия, чтобы завершить этот синтез, с целью обрести благодаря ему некий баланс между Супер-Эго, Оно и реальностью.

Я пришла к выводу, что расщепление Супер-Эго на первичные идентификации, интроецированные на различных стадиях развития, представляет собой механизм, аналогичный и теснейшим образом связанный с проекцией. Думаю, эти механизмы (расщепление и проекция) являются главными факторами, организующими тенденции к игровой персонификации. Благодаря им, синтез Супер-Эго, поддерживаемый в той или иной мере напряженными усилиями, может быть на какое-то время отложен. Помимо прочего, напряжение, созданное наблюдаемым перемирием между Супер-Эго, как единым целым, и Оно, уменьшается. Интрапсихический объект также оказывается менее жестоким и может перемещаться в направлении внешнего мира. Удовольствие, достигаемое таким способом, еще больше возрастает, когда Эго обнаруживает, что может различными способами добиться того, чтобы вклад тревоги и чувства вины сообщил психическим процессам способность находить благополучный исход, а следовательно, в значительной степени снижать тревогу как таковую.

Я уже упоминала, что игра раскрывает отношение ребенка к реальности. Далее постараюсь объяснить, почему это отношение столь тесно связано с условиями исполнения желаний и с персонификацией, которые до последнего служили нам критериями, позволяющими задавать основные характеристики психической ситуации.

В анализе Эрны долгое время никак не удавалось восстановить ее связь с реальностью. Казалось, не существует средства перекинуть мостик через пропасть, которая отделяла любимую и благожелательную мать от реальной жизни, и тех ужасающих преследований и унижений, которым та подвергала ребенка в играх. Но как только анализ вышел на уровень, на котором отчетливо проступили паранойяльные черты, все увеличивающееся количество деталей всплывало на поверхность, и в итоге из них предстала реальная мать, хотя и в деформированном и гротескном виде. В то же самое время проявилось отношение ребенка к подлинной реальности, то есть обнаружила себя та реальность, которая была подвержена явной деформации. С тонкой проницательностью внимательного наблюдателя, Эрна в мельчайших подробностях отмечала все действия и движения, которые предпринимали ее окружающие, но воспринимала их таким образом, который не имел ничего общего с реальностью, в той системе, где она подвергалась слежке и преследованию. Например, она пребывала в уверенности, что сексуальные отношения ее родителей (которые она, стоило ей остаться в одиночестве, воображала как бесконечно длящееся совокупление), и знаки внимания, которыми они обменивались, объясняются единственно желанием матери вызвать у нее ревность. Она приписывала тот же мотив любым материнским удовольствиям, и даже любому удовлетворению кого бы то ни было, а в особенности хорошо одетым женщинам, — все для того, чтобы досадить ей, и тому подобное. При том, она явственно ощущала, насколько странно выглядят эти идеи, и прилагала массу усилий, чтобы сохранять их в секрете.

В игре Джорджа, как я уже говорила об этом, изоляция от реальности была весьма очевидна. Игра Риты на первой стадии анализа, когда угрожающие и наказывающие имаго достигли своего апогея, также в очень незначительной степени отражала ее отношения с реальностью. Теперь перейдем к тому, как это отношение было выявлено во второй фазе психоанализа. Мы можем рассматривать его, как типическое отношение с реальностью для невротизированных детей, даже если по возрасту они намного обогнали Риту. В противоположность тому, что можно обнаружить у паранойяльных детей в этот период, она продемонстрировала своей игрой стремление избегать встречи с реальностью ровно в той мере, в какой реальность соотносилась с фрустрациями, которые девочка испытала в недавнем прошлом, но так и не смогла изжить.

Подобное поведение сопоставимо с тем уходом от реальности, который манифестировался в игре Джорджа, предоставляя ему большую свободу фантазирования, избавленного от всякого чувства вины по той самой причине, что просто не имело никакой связи с реальностью. В его анализе каждый следующий шаг в сторону адаптации к реальности высвобождал необходимое количество тревоги и порождал все больший отказ от фантазий. Когда такой отказ в свою очередь выявлялся, психоанализ всегда приводил к значительному прогрессу, а освобожденное фантазирование получало возможность более полно соотноситься с реальностью.[31]