— Хорошая мысль.

Было очевидно, что даже ее присутствие ему неприятно. От металла в его тоне у нее заскребло на сердце. Она быстро пересекла залу, ощущая на себе взгляды обоих мужчин. Пока она не скрылась, никто не проронил ни звука.

Когда она вышла, Дэнни в ярости набросился на брата.

— Какого дьявола ты добиваешься, обращаясь с ней так? — рявкнул он, и лицо его покраснело от злости. — Вместо того чтобы сокрушаться о себе, тебе бы следовало подумать о том, что она пережила за эти недели! Черт подери, парень, если ты будешь третировать ее так и дальше, она совсем заледенеет! Брайони твоя жена! Или ты позабыл?

— Судя по всему, это ты позабыл, братишка! — мрачно ввернул Джим. — Вы двое очень славно обнимались, когда я вошел. Сдается мне, ты забыл, что леди замужняя женщина!

— Да брось ты! — сокрушенно покачал головой Дэнни. — Ничего подобного не было и в помине, и ты это прекрасно знаешь! Просто я пытался утешить ее. Из-за тебя она ведет себя теперь тише воды, ниже травы. Должен сказать, Джим, что, будь я женат на Брайони, я бы относился к ней совсем по-другому!

— Да, но она не твоя жена. — Глаза брата блестели, как лезвия клинков. Казалось, он был готов убить Дэнни. — И думаю, тебе лучше не забывать об этом, дорогой братец. До тебя дошло?

— Еще бы. Она не нужна тебе, но ты не хочешь, чтобы она оказалась нужна кому-либо другому. Ведь так? — поддел его Дэнни.

В следующую минуту Джим молнией бросился к брату. Он схватил его одной рукой за ворот, а второй заломил ему руку.

— Не суй свой нос в чужие дела, Дэнни! — предупредил он шипящим от ярости голосом. — Это касается только меня и моей жены. Не суйся и держись подальше от нее!

Дэнни, как ни старался, не мог вырваться. Когда Джим еще больше скрутил ему заломленную руку, он выругался.

— До чего же ты толстокожий, дьявол! — выдохнул он, и глаза братьев встретились, метая молнии друг в друга.

Затем так же неожиданно, как он налетел на брата, Джим ослабил свою хватку и отпустил руку Дэнни. Тяжело дыша и не говоря ни слова, он снова подошел к бару и налил себе еще стакан.

Потрясенному Дэнни ничего не оставалось, кроме как наблюдать за ним со своего места. Его одолевало бешенство. Никогда еще Джим не обращался с ним так. Даже в бытность детьми старший брат всегда заботился о нем, проявляя добрую и нежную сторону своей натуры, которую он скрывал от всех других. Джим страшно враждовал с их стариком, и в конце концов сбежал из дома и вступил в войска янки, когда между штатами разразилась война, но до самого побега он ни разу не сказал худого слова своему обожаемому младшему брату, не говоря уже о том, чтобы поднять на него руку.

Дэнни решил, что, должно быть, потеря ребенка потрясла Джима гораздо сильнее, чем можно было думать. Он стал совершенно другим человеком. Дэнни рассчитывал, что, если бы ему удалось облегчить брату его страдания, это как-то могло помочь сблизить отдалившихся друг от друга Джима и Брайони. Однако теперь он опасался, что, наоборот, способствовал их отдалению.

Лицо его было посеревшим и удрученным, когда он медленно шел мимо брата, направляясь в столовую. Тихий окрик Джима заставил его остановиться у двери:

— Дэнни. Прости меня.

Младший брат уставился на него, в растерянности не зная, что сказать. Наконец он покачал головой; плечи его понуро ссутулились.

— Угу, — тихо выговорил Дэнни, — этого следовало ожидать. — И он прошел в столовую и молча сел на свое место за длинным дубовым столом.

За обедом все чувствовали себя напряженно и почти не разговаривали. Потом Джим заперся у себя в кабинете. В последнее время он все чаще проводил вечера в таверне в Форт Уорте и возвращался на ранчо лишь рано утром. Когда же возвращался, то тут же уходил в маленькую спаленку для гостей в восточном крыле дома, наиболее удаленную от хозяйской спальни. Однако в этот вечер из-за снега он остался дома.

Его присутствие в запертом кабинете не давало Брайони повода для радости. И хотя Дэнни на некоторое время составил ей компанию в гостиной и пытался поддержать ее веселой беседой, отчаяние, охватившее девушку, ничто не могло заглушить. Извинившись, она рано ушла к себе в комнату и долго сидела у окна, наблюдая снегопад. Приглушенные рыдания сотрясали ее тело. Она подумала, не лучше ли будет уехать и забыть об этом ранчо, которое она успела полюбить, забыть этого мужчину, которого она больше не интересовала. Она боролась с импульсивным желанием снова попытаться выманить Джима из его убежища, ибо больше не в силах была чувствовать себя отвергнутой. На сердце была такая боль, что Брайони казалось, будто ее режут по живому.

Однако на следующее утро она решилась сделать последнюю попытку. На этот раз она не должна проиграть. Ее дух восставал против самой мысли о поражении. Не может быть, чтобы она не добилась успеха, если пустит в ход всю свою решимость. Она докажет ему, что любовь сильнее, глубже и прочнее, чем ненависть.

Хозяйственные дела заставили ее к концу дня оседлать Шедоу и поехать в город за покупками. Работники на ранчо предупреждали, что с нагорья начинает задувать северный ветер. По их предположениям, он должен набрать полную мощь предстоящей ночью. Брайони пока не доводилось попадать в жестокие техасские бури. Отъезжая в сторону Форт Уорта, она бросила испытующий взгляд на не предвещавшее ничего страшного серое небо и заметила, что в его северном углу собираются тучи. Сверкающий снег ковром устилал прерию и, мчась галопом по открытой всем ветрам местности, Брайони представляла, что она и ее огромный вороной жеребец остались единственными живыми существами на всей земле. Бледный солнечный шар становился все более тусклым, в то время как девушка постаралась забыть о своих невзгодах и стать неотъемлемой частью окружающего ее снежного мира.

Она довольно быстро справилась с делами и вскоре уже вышла из магазина, держа в руках покупки. Знакомый резкий голос окликнул ее. Брайони передернуло. Она обернулась и заставила себя вымученно улыбнуться Мэри Прескот, которая торопливо шла к ней с жеманной ухмылкой на румяном лице.

— Милочка, ради Бога, как ты себя чувствуешь?! — воскликнула мадам чересчур громко, и Брайони почувствовала себя неловко, так как сразу же несколько прохожих обернулись на них.

Брайони и Мэри представляли собой странную пару: изящная черноволосая красавица в голубом бархатном плаще и дородная громкоголосая матрона в шляпе с плюмажем, развевавшимся на ветру.

— До меня дошел слух о том ужасном несчастном случае, — промолвила миссис Прескот; слова слетали с ее губ с огромной скоростью, приобретенной на основании многолетнего опыта. — Мне так жаль, что вы потеряли ребенка и столько пережили в связи с этим, — скороговоркой выпалила она.

В ее глазах отразилось что-то такое, что подразумевало знание какой-то информации.

— О эти мужчины! Уж я-то знаю, какими они бывают!

Затем она бросила на девушку быстрый, оценивающий взгляд.