К княгине Ольге эта ирония относится непосредственно. Историки не раз ухитрялись отбросить как несущественное указание Древнейшего сказания X в. на то, что княгиня внезапно осталась вдовой с маленьким сыном на руках. В пользу… даты её свадьбы с Игорем в 903 г., появившейся только в летописи начала XII в. Раз княгиня не могла оставаться бездетной до начала 940-х гг., говорили они, то Святослав к моменту её вдовства был уже взрослым князем!

Только понимание истории развития древнерусской историографии является критерием научной оценки достоверности тех или иных сообщений. Конкурирующий критерий — удобство историка — существует в литературе, но не может восприниматься иначе как шутка.

В Древнейшем сказании нет даты свадьбы Игоря и Ольги. Нет рассказов о подвигах Вещего Олега и тем более ранней даты его сокрушительного, но, как выяснилось, виртуального похода на Царьград. Нет ни Аскольда и Дира, ни Рюрика, ни легенды о варягах-руси, загадочно говоривших по-славянски, ни красивого мифа о Кие, Щеке, Хориве, сестре их Лыбеди и основании Киева князем или перевозчиком. История Руси начинается ошибками и смертью незадачливого первого князя Игоря, мудрая вдова которого строит государство.

Эта версия Древнейшего сказания никак не отрицает трудов последующих летописцев, оставивших нам свои концепции и море связанных с ними, часто загадочных для нас сведений. В свою очередь, и их версии рождения русской государственности не могут заставить нас отказаться от более раннего и поэтому более авторитетного взгляда на начало Древней Руси в Древнейшем сказании о её истории.

Ещё интереснее узнать, в какой последовательности привычный для нас исторический контекст вокруг Ольги формировался. Примерно в конце X в. было составлено Древнейшее сказание о строительстве Русского государства княгиней Ольгой, подвигах её сына Святослава и приходе к власти внука Владимира. Из предшествующей княжению Ольги истории Древнейшее сказание включало только рассказ об убитом древлянами князе Игоре — том самом, которого митрополит Илларион, выступая в Святой Софии Киевской до начала русского летописания, именовал "старым Игорем" и раньше которого не знал русских князей…

Оставшаяся без мужа и дружины, но с маленьким сыном княгиня подавила восстание древлян, установила в стране единые законы, ввела налоги, устроила пути сообщения, съездила в Царьград, приняла христианство и наладила отношения с Византией, перехитрив императора. Несоответствие этих достижений ничтожным средствам, которыми располагала княгиня Ольга, потрясло автора Древнейшего сказания. Сказитель не ограничился рассказом об образцовой мести Ольги за мужа и не просто описал её подвиги — он начал с них саму историю Русского государства.

Краткий рассказ Древнейшего сказания о князе Игоре, "сидевшем" в Киеве, пока его воевода Свенельд безуспешно "примучивал" уличей (которые попросту ушли), а затем брал себе, а не ленивому князю дань с древлян, вполне анекдотичен. Его суть в том, что дружина непутёвого мужа Ольги осталась без "портов", а, двинувшись за данью, потеряла князя, назидательно казнённого древлянами. И мы могли бы, посмеявшись над Игорем, счесть рассказ о нём лишь удачным зачином дружинного сказания о мести Ольги, если бы в таком же точно контексте князя не упомянул Лев Дьякон, византийский историк второй половины X в.

Здесь уместно вспомнить, что не Игорь, а его жена Ольга была первой из русских правителей, чьё имя с уважением упоминалось за рубежом. Император Константин VII Багрянородный в книге "О церемониях византийского двора" описал беспрецедентно почетные приёмы в своём дворце "Эльги, ар-хонтиссы Росии", о её муже и крещении не упоминая[33]. Только в XI в. византийский хронист Иоанн Скилица поправил оба "упущения" лично принимавшего Ольгу императора: "Супруга государя Руси, некогда приводившего флот против ромеев, по имени Эльга, по смерти своего мужа прибыла в Константинополь. Крестившись… она была почтена по достоинству"[34].

Бурно обсуждаемая в литературе проблема крещения Ольги нас в данном случае не волнует: описанное в Древнейшем сказании крещение в Константинополе от императора всё же подтверждено византийцами[35]. Важно, что Константин не счёл нужным упоминать о муже княгини, хотя о существовании его в прошлом знал. В принятом им посольстве с Ольгой были представители её сына Святослава, а образ жизни русских "архонтов", описанный Константином в трактате "Об управлении империей", соответствует рассказу Древнейшего сказания о княжении Игоря; император даже упоминает об этом "Ингоре" как "архонте Росии", отце "Сфендослава"[36].

Крещение великой княгини Ольги. Художник И.Л. Акимов

В Византии эти "архонты" торговали или пытались грабить. О таком грабеже и вспомнил в 971 г. император Иоанн Цимисхий, воюя на Дунае с подросшим сыном Ольги и Игоря Святославом. "Полагаю, — написал он князю (согласно уже цитированной выше "Истории" Льва Дьякона), — что ты не забыл о поражении отца твоего Ингоря, который… приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору прибыл лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды"[37].

Плачевно окончившийся поход Игоря на Византию в 941 г. был известен грекам очень хорошо[38]. Имя вождя варваров-росов, который нарушил с империей "клятвенный договор", упоминалось в Константинополе (хотя хазары, описавшие политическую подоплёку похода, были убеждены, как мы помним, что флотом в 941 г. командовал Х-л-гу, Олег, который в 943–944 гг. ходил в Закавказье и там умер[39]). Но императоров имена роских вождей не особо интересовали до тех пор, пока в Константинополь не явилась Ольга, а затем не понадобилось урезонивать буйного Святослава неудачливостью его отца Игоря.