– Майя! Ты где? Ты не слышишь меня совсем! Очнись!

– Ой, прости, я задумалась… Что? Что, Лёнь?

– Я говорю: в квартиру подниматься не буду, ага? У меня через час совещание…

– Да, да! Конечно! Спасибо тебе, что встретил! Ты в котором часу придешь? Я ужин сделаю.

– Я постараюсь не очень поздно. Как смогу. Соскучился, сил нет… Пока, Май!

– До вечера, Лёня…

– До вечера. И учти – у меня будут хорошие новости!

– Какие?

– А не скажу! Вот жди меня теперь и волнуйся! И трепещи! И предвкушай. Очень, очень хорошие новости…

Квартира встретила Майю холодно, будто обиделась на измену. А может, это она такая зашла – уже обиженная. Только кем, непонятно. Мамой? Димкой? Судьбой?

Усевшись в кресло, Майя откинула назад голову, сглотнула скопившийся в горле противный комок. Что ж, надо жить. Надо начинать все сначала. Как начала тогда, год назад, когда свалилась Лёне на голову несчастной гостьей. Тогда же у нее все получилось. И сейчас получится, еще ж не вечер…

Вечер, впрочем, наступил очень быстро – не успела она и опомниться. И ужина не приготовила. Бросилась на кухню только после Лёниного звонка – еду, мол, жди. Застучала торопливо молотком по отбивной, чуть палец себе не отшибла. А новости у Лёни и впрямь были хорошие. Просто чудо, что за новости! Пришлось, хочешь не хочешь, снова сиять глазами, и улыбаться, и даже верещать восторженно. Как и полагается умным хорошим женушкам. Тем более не каждой жене такие новости муж преподнести нынче может – про покупку квартиры то есть. Абсолютно новой, в новом доме, с иголочки. Завтра можно даже поехать и посмотреть. Ну ладно, можно и не завтра, можно и послезавтра…

– Май, ты не рада, что ли? Я думал, ты до потолка прыгать будешь, – удивился Лёня. – Думал, немедленно меня туда потащишь…

– Ну что ты, Лёнь, я очень рада! – придав голосу убедительности, заулыбалась Майя. – Просто устала, наверное. Меня в поезде укачивает, потом вообще несколько дней подряд плохо соображаю.

– Ну ладно, – с пониманием кинул Лёня. – Скажи лучше, как там наши?

– Кто – наши? – вскинула на него испуганный взгляд Майя.

– Ну, мама твоя, братья, сестренка…

– А… – с облегчением вздохнула Майя. – Да все у них нормально, в общем…

– Знаешь, я тут подумал, прикинул… – проговорил Лёня. – Надо бы им от нас постоянную денежную помощь организовать. Что-то вроде ежемесячного пособия. Чтоб на достойную жизнь хватало. И маму твою освободим – пусть себе детьми занимается. Они же мал мала меньше, им как раз сейчас мать нужна! И тебя рядом тоже нет… Чего молчишь?

– Я не молчу, Лёнь. – Слова давались Майе с большим трудом, горло сжимало от подступивших слез. – Я даже не знаю, что мне сказать. Спасибо тебе.

– Да ну… Какое спасибо? Мы же одна семья. А из класса нашего видела кого-нибудь? Я понял, ты у Динки Новый год встречала?

– Ага. У Динки. Она скоро родит, кстати.

– Да ты что? Вот здорово! А… Димка этому обстоятельству рад, наверное?

– Рад. Конечно же, рад. Ты кофе будешь или чай? А может, еще отбивную? Да, мама же твоя с нашими подружилась! В гости теперь к ним ходит, гостинцы всякие носит. Они ее просто обожают, особенно Юлька! Ой, я же маме так и не позвонила, она ж просила…

Майя еще что-то говорила торопливо и невпопад, смешивая новости в одну кучу и при этом наблюдая себя будто со стороны. Да, это она. Веселая, лживая. Это из нее сейчас плещет в бедного Лёню противная перепуганная истерика. А он ничего, принимает с благодарностью. Хотя той, которая не со стороны, совсем от этого не легче. Что ж, надо привыкать жить вот так – пополам раздвоившись. Ничего, она привыкнет. Она в любой среде выживать умеет: и в бедности, и в предательстве, и в нелюбви. Она будет хорошей женой – именно так, ровно на одну половину себя. А другая половина пусть живет памятью. Память – это ведь тоже кое-что, это ж не пустое место все-таки. Есть память – и слава богу. Можно в нее возвращаться, можно даже уходить в нее полностью, заново переживая каждую минуту из тех коротких и недавних безумных встреч… Интересно, у Димки осталась эта память или нет? Или для него это все так прошло – легким приключением? А впрочем, какая теперь разница… Пусть время идет, пусть расставит все по местам. Жизнь – на одно место, память – на другое. Время – оно ей друг. Год назад выручило и сейчас выручит…

Поначалу и правда все уложилось во времени и пространстве так, как ей хотелось. Тем более приятные заботы по обустройству в новой квартире увлекли, потянули время на себя, отнимая у памяти ее территорию. В один момент Майе даже показалось, что память сама белый флаг в этой войне выбросила и мирно сосуществовать уже не отказывается. Да только зря ей так показалось. Обманулась видно, расслабилась. Совсем победу праздновать собралась, как Наполеон, вошедший в Москву! Не тут-то было. Потому что не бывает так никогда. Потому что на каждого Наполеона свое Бородино судьбой припасено. Вот и получается: сегодня ты победитель, а завтра – жалкий, насквозь промерзший на морозе воин-беглец…

«Мороз» этот напал на нее совершенно неожиданно – просто встала однажды утром без настроения. Куда взгляд ни кинет – все раздражает до крайности. Хотя, если уж по совести, этому взгляду только и делать надо, что радоваться не переставая, останавливаясь на деталях красивого новоквартирного интерьера. Вон спальня новая шикарная – в пастельных тонах. Вон мебель мягкая кожаная, как из модного журнала – даже садиться в нее жалко. А на кухне что творится! Да такую красоту можно только в кино показывать, а не жить в ней изо дня в день. Откуда оно в ней взялось, это раздражение? Целый день ее мучило и к вечеру не прошло. Лёня пришел – так на него сорвалась, что перепугала до смерти. Потом плакала, извинялась, снова истерила бесконтрольно. И на другой день – то же самое. А уж когда причина этого «морозного» состояния понятна стала, она совсем в панику ударилась. Тут и память, на время притаившаяся, вышла наружу гордо, руки в бока: «Победила меня, говоришь? А я вот она, я и не собиралась сдаваться. Я так о себе напомню, что мало не покажется!»

Действительно. Мало не показалось. Противнее всего было то обстоятельство, как Лёня ее беременности совершенно по-честному обрадовался. Носился с ней, обалдев от счастья, ублажить старался, по врачам дорогим таскал. Даже дела на фирме слегка забросил, чем вызвал крайнее неудовольствие дядюшки Хельмута. Тот только плечами пожимал – подумаешь, дескать, беременность! Обычное дело. Просто у твоей молодой жены, как он объяснил, сейчас невроз. Вроде того – у всех так бывает. Некоторые женщины, говорит, в этом положении вообще своих мужей на дух не переносят, жуткую идиосинкразию к ним испытывают. И вообще, надо поменьше ей, беременной жене, на глаза показываться, чтоб не усугублять состояние и того более…

Лёня с удовольствием ему поверил. И самоустранился как бы. Приходил вечером, тихо-мирно ложился в гостиной на диване, утром уходил на цыпочках… Господи, да если бы ей от этого легче было! Нисколько и не легче. Душа сопротивлялась обману, и не было сил ее убедить, что это и не обман никакой, это всего лишь жизнь. Вторая часть жизни, половина то есть. Ну да, там, внутри у нее, происходило какое-то невероятное чудо, там поселилось и вовсю развивается их с Димкой совместное счастье – что с того? Все равно ведь ничего не изменишь. Или изменишь? И насколько ей сил хватит жить вот так, глядя на счастливого Лёню? А может, взять и бросить все к чертовой матери, оборвать эту мучительную раздвоенность, встать с кровати, поехать на вокзал, купить билет и…