— Ну вот и вся семья в сборе. Вань, ты что же, Фредди на эту дворянку сменял?

— Где моя мать? — Мальчик отступает от женщины к широкой дубовой лестнице с резными перилами, ведущей на второй этаж, собака семенит за ним. — Я ездил в Питер и написал заяву на вас. Они скоро пришлют следственную группу и во всём разберутся! Вас с папой Димой посадят. А пока близко ко мне не подходите.

— И не подойду! Позорник! Мы всю жизнь на тебя угробили, а ты нас чёрт-те в чём обвиняешь! От родной матери отказываешься! Сучку какую-то подзаборную притащил. Я ради тебя решила от любимых собак в доме отказаться, а ты тварь блохастую притащил. А ну немедленно во двор её! Пусть до санобработки в вольере у Зурика сидит!

— Нет! — твёрдо отвечает мальчик. — Она будет жить в моей комнате! Это моя собака!

— Что?! — Женщина бросает пакеты с продуктами на пол. — Твоя собака, твою мать? Ну-ка быстро оба вон! И ты и твоя сука приблудная!

— Вот уж фиг, — говорит мальчик, — это мой дом и моя собака. А сука приблудная здесь только одна.

Собака прячется за мальчиком и мелко дрожит, прижавшись к его ногам.

— Не надо! Пусть! Пусть идут. — Вставший с колен мужчина пытается обнять сзади, успокоить и утихомирить женщину.

— Гляди-ка, — удивляется женщина, — немой заговорил.

— Не твой. Точно не твой, — довольно улыбается мальчик хоть маленькой, но победе.

Женщина злобно отпихивает мужчину в сторону, молча поднимает пакеты, заносит их в кухню и тут же выходит оттуда, обращаясь к мальчику, который, держа собаку на руках, поднимается по широкой дубовой лестнице с резными перилами на второй этаж.

— Иван! Я твоя мать, что бы ты там себе ни придумал. И у нас действительно большие проблемы. У нашей семьи. Прости, что я сорвалась на тебя. Когда отдохнёшь, нам нужно будет серьёзно поговорить. Одной семейной тайной должно стать меньше.

— У моей семьи никогда не было тайн, и говорить нам не о чем.

Мальчик уже на втором этаже. Они с собакой заходят к нему в комнату и он закрывает дверь на замок изнутри. Стол с компьютером, постеры Снуп Дога и Касты на обитых вагонкой стенах, застеленная кровать. Всё, что ему сейчас нужно, — кровать. Родная, старая, скрипучая, принимающая форму его тела кровать и подружка-подушка, набитая гречневой шелухой. Не успел лечь, как уже заснул.

Заснул и тут же попал в треклятый, повторяющийся раз за разом кошмар, преследующий его с глубокого детства.

Мальчик пришёл домой раньше, чем обычно. Уроки отменили. В школе карантин. Дверь в его квартиру на первом этаже открыта. Мальчик заходит. В прихожей тихо. Ни мамы, ни Лорда Генри. Папа Дима, как всегда, на работе. В кухне поскуливают запертые щенки — друзья мальчика. Тихонько царапаются в дверь.

— Ма, ты дома?

Тишина. Но он знает, что мать дома. Её уличная обувь стоит у дверей, плащ висит на вешалке. Просто она чем-то занята или играет с ним. Но он сейчас не хочет играть. Его мучает один вопрос. Сегодня его опять обидели. Ему опять сказали, что он собачий сын.

«Ма, кто мой отец?» — он обязательно спросит её сейчас. Только найдёт и сразу спросит. И не отстанет, пока не получит чёткий и ясный ответ, а не обычные мамины отговорки, шуточки-прибауточки. Хватит отшучиваться — он уже не маленький.

Дверь в мамину комнату закрыта не до конца. Мальчика пронзает внезапный страх. Только что он шёл к дверям такой смелый и уверенный, а теперь у него подкашиваются ватные ноги и по спине змейкой бежит холодок. Он боится того, что может увидеть в комнате. Боится настолько, что уже как будто увидел то, чего боится. Увидел, хотя даже представить такое не может. Не может и не хочет. Но эти гады говорят, что такое бывает. Они смакуют грязь, выливающуюся из их гадких ртов, они смеются, строят рожи, изображают своими погаными телами, как это бывает, гавкают и смеются, смеются, смеются. Рот мальчика перекашивается от ненависти, губы мелко трясутся. Он сейчас откроет дверь, и ничего не случится. Ничего страшного, мерзкого и гадкого он не увидит.

Мальчик дёргает за ручку — дверь медленно открывается. Мучительно медленно. Болезненно медленно. Так медленно, что можно ещё успеть убежать. Но поздно. Дверь открыта. Мальчик открывает глаза, которые, оказывается, успел закрыть. Всё вокруг выросло раз в десять. Всё, кроме него. Мальчик стоит в огромном дверном проёме и смотрит в комнату, где прямо перед ним стоит громадная кровать. Мальчик видит большущие голые белые ноги мамы в мягких красных тапках с дырками на местах больших пальцев. А рядом с мамиными тапками на ковре лежат огромные лапы Лорда Генри. Мальчику страшно. Он с трудом заставляет себя поднять глаза. Мама сидит на кровати в белоснежной ночной рубашке с кружевами. Лорд положил ей на колени свою большую щекастую голову с закрытыми глазами. Мастиф закрыл глаза от удовольствия. Он млеет и тает, потому что хозяйка нежно гладит лёгкой рукой его голову и шею. Мальчик облегчённо переводит дух. Мама и Лорд Генри сейчас такие красивые, как ожившая средневековая картина из Эрмитажа. Мальчик просто не может оторвать от них глаз. Мама тоже внимательно смотрит на него, улыбается и молчит. Как же он её любит! Ах да, у него же есть вопрос. Мальчик открывает рот, чтобы вытолкнуть вопрос об отце, но оттуда вместо слов почему-то вырывается жалкое тявканье. Мама быстро зажимает рот рукой, чтобы не засмеяться. Лорд открывает тёмноореховые глаза, поворачивает умную морду в чёрной природной маске грабителя и удивлённо смотрит на мальчика.

Страх парализует мальчика. Он понимает, что стоит на четырёх… лапах. Шерсть от ужаса встаёт дыбом по всему его телу. Мальчик бежит, вернее, скачет к зеркалу-трюмо, стоящему рядом с маминой кроватью. Всё так и есть. Из зеркал трюмо на него смотрят три отражения перепуганного… щенка. Щенка!

В ужасе мальчик просыпается от собственного крика. За окном уже стемнело. В темноте гулко перекликаются соседские собаки. Рядом с его кроватью сидит чёрная собака и внимательно смотрит на него добрыми глазами. Мальчик протягивает руку, чтобы потрепать её за ушком. Собака лижет протянутую руку. Потом, осмелев, собака становится передними лапами на изголовье его кровати и лижет тёплым мягким языком холодный мокрый лоб мальчика, словно слизывая с него вместе с потом все его страхи и проблемы, остатки кошмара из сна и кошмара из яви. Мальчику сразу становится легко и спокойно. Он переворачивается на другой бок и забывается глубоким сном без сновидений.

Баба Настя, брехливая сука, прости Господи, расписала Алле в ярких красках свой визит на Анину «псарню», заваленную собачьим дерьмом и населённую псами-людоедами. Алла очень расстроилась за дочь и очень рассердилась на себя и на Аню. На себя, что оставила дочь в России, а на Аньку за то, что та бросила учёбу.

— Ты ещё теперь в подоле мне принеси! Угробь свою жизнь окончательно! Хочешь, как я, мешки с дерьмом всю жизнь ворочать? — кричала Алла по телефону на непутёвую дочь-собачницу.

Аня молчала, с мамой не спорила, чем ещё больше выводила её из себя.