На поляне Егорка, видать, разглядывал заячьи следы — малики.

Густо натропили зайцы: тут у них и петли и смётки — прыжки. Только Егорка не стал распутывать заячьи хитрости: лыжные борозды прямо через малики идут.

Вон дальше снег в стороне взрыхлён, птичьи следы и обгорелый пыж на снегу.

Куропатки это белые. Целая стая спала тут, в снег зарывшись.

Услышали птицы Егорку, вспорхнули. А он выпалил. Все улетели; одна шмякнулась. Видно, как билась на снегу.

Эх, лихой рос охотник: птицу на лету валил! Такой и от волков отбиваться может, даром им в зубы не дастся.

Заторопился лесник дальше, сами ноги бегут, поспевают.

Привёл след к кусту — и стоп!

Что за леший?

Остановился Егорка за кустом, толчётся лыжами на месте, нагнулся — и рукой в снег. И в сторону побежал.

Метров сорок прямо тянется след, а дальше колесить стал. Э, да тут звериные следы! Величиной с лисьи, и с когтями…

Что за диковина? Сроду такого следа не видано: не велика лапа, а когтищи с вершок длиной, прямые, как гвозди!

Кровь на снегу: пошёл дальше зверь на трёх. Правую, переднюю, Егорка ему зарядом перешиб.

Колесит по кустам, гонит зверя.

Где уж тут было парнишке домой ворочаться: подранка разве охотник бросит?

Только вот что за зверь? Больно здоровые когтищи! Тяпнет такими по животу из-за куста… Парнишке много ли надо!

Глубже и глубже в лес лыжный след — сквозь кусты, мимо пней, вокруг поваленных ветром деревьев. Ещё на корягу налетишь, лыжу поломаешь!

Эх, желторотый! Заряд, что ли, бережёт? Вот это место — за вывороченными корнями — и добить бы зверя. Некуда ему тут податься.

А руками разве скоро возьмёшь? Сунься к нему, к раненому! Обозлённый-то и хомячишко в руки не дастся, а этот зверь, видать, тяжёлый: дырья от него в снегу глубокие.

Да что же это: никак снег падает? Беда теперь: занесёт след, тогда как быть?

Ходу! Ходу!

Кружит, колесит по лесу звериный след, за ним лыжный. Конца не видно.

А снег гуще, гуще.

Впереди просвет. Лес пошёл редкий, широкоствольный. Тут скорей ещё следы засыпает, всё хуже их видать, трудней разбирать.

Вот наконец: догнал тут Егорка зверя! Снег примят, кровь на нём, серая жёсткая шерсть.

Поглядеть надо по шерсти-то, что за зверь такой. Только неладно тут как-то наслежено… На оба колена парнишка в снег упал…

А что там впереди торчит?

Лыжа! Другая! Узкие глубокие ямы в снегу: бежал Егорка, провалился…

И вдруг — спереди, справа, слева, наперерез — машистые, словно собачьи, следы.

Волки! Настигли, проклятые!

Остановился лесник: на что-то твёрдое наткнулась его правая лыжа.

Глянул: бердана лежит Егоркина.

Так вот оно что! Мёртвой хваткой схватил вожак за горло, выронил парнишка ружьё из рук, — тут и вся стая подоспела…

Конец! Взглянул лесник вперёд: хоть бы одёжи клок подобрать!

Будто серая тень мелькнула за деревьями. И сейчас же оттуда глухое рычание и тявк, точно псы сцепились.

Выпрямился лесник, сдёрнул ружьё с плеча, рванул вперёд.

За деревьями над кучей окровавленных костей, оскалив зубы и подняв шерсть, стояли два волка. Кругом валялись, сидели ещё несколько…

Страшно вскрикнул лесник и, не целясь, выпалил сразу из обоих стволов.

Ружьё крепко отдало ему в плечо. Он покачнулся и упал в снег на колени.

Когда разошёлся пороховой дым, волков уже не было.

В ушах звенело от выстрела. И сквозь звон ему чудился жалобный Егоркин голос: «Тять!»

Лесник зачем-то снял шапку. Хлопья снега падали на ресницы, мешали глядеть.

— Тять!.. — так внятно опять почудился тихий Егоркин голос.

— Егорушка! — простонал лесник.

— Сними, тять!

Лесник испуганно вскочил, обернулся… На суку большого дерева, обхватив руками толстый ствол, сидел живой Егорка.

— Сынок! — вскрикнул лесник и без памяти кинулся к дереву.

Окоченевший Егорка мешком свалился на руки отцу.

Духом домчался лесник до дому с Егоркой на спине. Только раз пришлось ему остановиться — Егорка пристал, лепечет одно:

— Тять, бердану мою подбери, бердану…

* * *

А чей это след?

Судя по описанию, след оставил барсук. Это средних размеров приземистый обитатель южных лесов и степей. Верх его тела серебристо-серый, низ почти чёрный, на белой короткоухой голове чёрная продольная полоска. За многие десятилетия дружная барсучья семья устраивает под землёй целый разветвлённый лабиринт с выходами, длинными ходами и гнездовыми камерами. Барсуки ночью бродят в поисках самой разной пищи — лягушек, ягод, кореньев, а на день укрываются в норе. Зимой эти звери залегают в спячку, но спят не очень крепко: при сильных оттепелях просыпаются и выходят наружу, чтобы чем-нибудь подкрепиться.

Какое ружье называется фузея или бердана?

Фузея — старый тип ружья. Она заряжалась не готовым патроном: в её ствол через дуло сначала засыпали порох, потом дробь и пыж — и всё это уплотняли шомполом. Автор так назвал Егоркино ружьё в шутку: мол, такое оно старое. Берданкой же называют охотничье ружьё, переделанное из винтовки Бердана, которая была на вооружении в конце XIX века.

А зачем волки воют?

Волки зимой живут стаей, во главе которой стоит самый опытный и сильный самец-вожак. Каждая стая занимает определённую территорию: на ней волки сообща охотятся, защищают её от чужаков, а летом выводят потомство. Общаются волки между собой на расстоянии с помощью воя, характер которого зависит от разных причин: по-разному воют самки и самцы, взрослые и молодые. Одинокий волк сообщает членам стаи о своём местонахождении. Несколько волков могут затевать «хоровое пение»: начинает один, его подхватывают другие, таким образом они выражают дружеские чувства. Иногда перекликаются члены разных стай: они сообщают друг другу о занятых ими охотничьих участках. Волки — умелые охотники, их основная добыча — олени, лоси, кабаны. Волчья стая терпеливо следует за стадом копытных, время от времени атакуя его и выбирая будущую жертву. Отбив ослабленное животное, волки начинают гнать его и в конце концов загрызают. Если в стаде все животные здоровые и крепкие, волки прекращают его преследовать и отправляются на поиски