— Значит, ты большой начальник?

— Это неважно.

— Поздравляю, но выслушай меня без эмоций. Никуда я не поеду, поздно уже что-либо менять, да и привык. Как Людмила?

— Ее больше нет!

— Извини, не знал, прими соболезнования.

— И ты мои прими.

— Получается, тоже один живешь?

— Нет, со мной дочь с мужем, внучка, но больше времени провожу за городом, там у меня уютная дача на берегу озера. Кстати, там бы мог жить и ты. У детей свои дома.

— Нет, Петя, ничего уже не изменить, — вздохнул Ахмедов.

— Напрасно ты так думаешь, но… дело твое.

— Я тебе не просто так звоню, Петя.

— Что-то случилось? Нужна помощь?

— Нет. Я же говорил, со мной все в порядке. Нужна помощь другого рода.

— Я слушаю и, будь уверен, сделаю все, что в моих силах.

Ахмедов описал ему последние события. Алексеенко, выслушав, спросил:

— Так ты считаешь, что в организме афганца какой-то неизвестный доселе психотропный препарат?

— Я не могу делать категорические выводы, но то, что у меня не получается составить формулу этого вещества, говорит само за себя. Нет, кое-какие компоненты я определил, они применяются при изготовлении синтетических наркотиков, но вот главную составляющую часть, основу всей комбинации химических веществ определить не в состоянии. Для этого нужна современная лаборатория.

— Фарик, а чего ты так заинтересовался этим веществом?

— Я не люблю, когда чего-то недопонимаю. Это первое, второе — афганец, у которого обнаружено неизвестное вещество, явно пытался переправиться через Пяндж в бурю. Ты знаешь, что такое Пяндж в бурю? Это непроходимая река. Но афганец решился на переход, используя резиновую лодку. Это говорит о том, что на момент переправы у него полностью отсутствовал страх. Думаю, его даже тянуло в бездну. И это наверняка результат воздействия обнаруженного препарата. Теперь о том, что такое современный Афганистан. Это сплошные наркозаводы, наркосклады, нарколаборатории. Они занимают практически весь север. У нас афганской дури как в Москве снега, и только малая часть остается в Бадахшане. Представь себе, что за «речкой» разработали новый наркотик, подавляющий не только волю, но и инстинкт страха и способный еще черт его знает каким образом действовать на наркомана. Представь, что этот новый наркотик уже переправляется в Россию. Что мы все в итоге можем получить? Орды смертников, возможно, управляемых извне. Вот это мои предположения, но без детального анализа препарата опровергнуть их нельзя, а выбрасывать просто преступно. Я же ничего не могу сделать в своих нынешних условиях. Поэтому и прошу провести анализ тебя.

— Да, Фарик, все это может быть очень серьезно. Но как забрать у тебя исходный для анализа материал? Дальше я проведу все необходимые работы.

— Не знаю, Петя. Переслать тебе материал, сам понимаешь, я не могу. Передать с кем-нибудь тоже. Нет у меня в Каратуле ни друзей, ни просто людей, которым я полностью доверял бы. У нас все сильно изменилось.

— Да знаю. Ладно, твой номер зафиксировался на моем телефоне. Я тут в Москве поговорю кое с кем, надеюсь, мы решим вопрос с доставкой материала в наш институт. Ты сохрани материал и будь осторожен. Если подтвердятся самые плохие предположения, афганца будут искать.

— Пусть ищут, — спокойно ответил Ахмедов. — Заключение официальное я написал, как обычно, то, что осталось из внутренностей, уничтожил, да и труп сильно изуродован.

— И все равно, Фарик, будь предельно осторожен. И скажи, когда лучше всего связаться с тобой, чтобы наш разговор никто не слышал.

— В это время. Если не смогу говорить, телефон будет отключен. Значит, тогда я перезвоню.

— Договорились, а я сегодня же, хотя нет, сегодня уже не успею, завтра с утра постараюсь решить вопрос с доставкой материала в Москву.

— Хорошо. Рад был слышать тебя.

— Я тоже очень рад. Может быть, в отпуск приедешь ко мне? Дорогу и все прочее я оплачу.

— Обижаешь!

— Нет. Просто хочу сделать приятное своему единственному настоящему другу.

— Польщен, ты тоже один, кто остался у меня.

— А как же дети?

— Им нет дела до меня. Пусть так, я не в обиде. До свидания, Петя!

— До свидания, Фарик! До скорого, надеюсь, свидания.

Ахмедов выключил телефон. На душе стало как-то теплее, настроение впервые за многие годы поднялось. Он подумал: «А почему, собственно, не съездить в Россию, пока еще есть силы? Отправлю материал, возьму отпуск. Не дадут — уволюсь, проживу как-нибудь на пенсию, тем более что и огород есть, и сад. Много ли одинокому старцу надо?»

Он поужинал и в 9 часов вечера по местному времени уже спал крепким сном.

Капитан Эргаш вернулся на заставу в прекрасном расположении духа. Он и жену увидел, и драгоценного сына, и на радостях успел переспать с любовницей. Все было просто отлично. Жена здорова, ребенок здоров, любовница ласкова. Деньги приятно оттягивали карман, как говорится, жизнь удалась.

Однако на заставе его ждала неприятность.

Заместитель, как положено, еще раз поздоровался с капитаном, доложил о том, что за время его отсутствия на заставе происшествий не случилось, за исключением обнаружения изуродованного трупа.

— Что за труп? — насторожился капитан.

— Он был сильно изуродован, его выбросило на берег в зоне ответственности третьего поста. По остаткам одежды и сандалии, чудом сохранившейся, можно утверждать, что это афганец, а по характеру повреждений очевидно, что труп изуродовало после смерти. Его протащило течение ко дну, и он попал на отмель, а там камни, как бритва. Уверен, это тот или один из тех, кто плыл ранее вынесенной лодкой.

— Вот как? Ты осматривал труп?

— Лично.

— Что кроме остатков одежды и обуви, обнаружил?

— Ничего. Изуродованное тело. Опознать труп невозможно. Я доложил о нем в штаб отряда.

— Почему? — повысил голос начальник заставы.

— Так положено же, господин капитан.

— Я спрашиваю, почему докладывал в штаб отряда, минуя своего непосредственного начальника?

— Но вы были заняты! У вас такая радость! Вот и решил вас не беспокоить.

— Это неправильное решение, лейтенант.

— Виноват.

— Что сказали в штабе?

— Да ничего особенного, зафиксировали случай.

— Надеюсь, наши бойцы успели похоронить труп до захода солнца, как того требуют обычаи?

— Никак нет.

— Тогда где он?

— В морге!

— Что? В каком, к шайтану, морге?!