Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И сегодня, с утра находясь на коровнике, где опробовал транспортер, при виде Пряхина, частым шажком продробившего по пристройке, подумал: «Пошлет, поди-ко, на сеялку. Ишь, как весну-то к теплу повернуло. Надо спешить».
Он почти угадал. Виктор Арнольдович, подойдя, утомленно пожал ему руку.
— Андрейчик уселся на задний мост, — назвал шофера грузовика, который ездил в райцентр за обменными семенами, — и вытащить нечем. Все тракторишки в полях. А Рычкову сеяться нынче.
В своей шерстяной мягкой кепке с наплывшим вперед толстым верхом, обтертом, без нижней пуговки пиджаке, старых кирзовых сапогах, морщины которых заполнены глиной, председатель был похож на битого множеством разных забот мужика.
Выслушав Пряхина, Зайцев понял, что был у него разговор с бригадиром, которому он велел отправляться к машине, однако тот отказался, сказав, что вместо себя пошлет мужиков.
Зайцеву захотелось выручить человека.
— Ладно, Арнольдыч! — Максим загрузил монтерскую сумку ключами, паяльником и вольтметром, отнес ее и аппаратную и, вернувшись, заверил: — В один час обернусь! Хоть пару мешков да доставлю! Будет чем сеять Рычкову!
Пустырем, по хрустящим молоденьким лопушкам, дошел Максим до своих хором. Выкатил из сарая лаковый ИЖ, прицепил грузовую тележку и с ревом выехал со двора. Вскоре он увидел мордастого бригадира. Марашонов ступал по середке дороги, давая знак Максиму притормозить. Зайцев выкрутил ручку газа, и мотоцикл, закудахтав, остановился.
Бригадир не умел разговаривать тихо и по привычке весело закричал:
— Дело, Максимко, есть! Ну-ко давай! Картошку свезешь на своем драндулете!
Не любил Максим Марашонова за развязность, с какой тот обращался к колхозникам.
— Ты кто? Ездовой? Запрягать-то меня так скоро!
Марашонов расхохотался:
— Ты и так запряжен!
— Не тобой! — заупорствовал Зайцев.
В глазах бригадира сверкнула искорка нетерпения.
— Двигай! Двигай, куда посылают!
— Это ты мне?
— Да не пеньку же, солено-варено!
Скрипнула кожа седла — Зайцев подался вперед, порываясь пугнуть бригадира. Да нет. Удержался. До тех пор не пугнет, пока будет зависим от денег. Марашонов был членом правления. Знал, что Максиму, кроме зарплаты, платят за подработку. И мог — не раз намекал, когда Зайцев сшибался с ним в перебранке, — поставить вопрос: не в обход ли законам монтер получает вторую зарплату?
— Опоздал, Марашона, — сплюнул Максим, смиряя в себе неприязнь к бригадиру. — Я уж послан и так.
Бригадир шевельнул уголочками плеч, выражая пренебрежение:
— А посыльщик кто? Пряхин?
— Ну-у.
— Зря и поедешь. Туда мои люди ушли. Машина — не корабель. Небось вытащат без тебя.
Прокрутив ручку газа, Зайцев крикнул сквозь дребезжанье и треск:
— Погляжу, как вытаскивать будут! А потом за картошкой съезжу. — И помчался по мокрой дороге, сгоняя с нее ворон и собак.
За селом, в опояске прясел, лаская глаза, зеленела, как бархат, нежная озимь. Вдоль канавы цвели ивняки. Зайцев проехал поле и за опушкой берез, на спуске к ручью с перемычкой, увидел машину. Она зарылась бампером в землю, кузов торчал круто вверх, и четыре мешка наехали на кабину. Возле машины не было никого. Но слышался хряск топоров: мужики вырубали в березнике ваги.
Дальше ехать Максим не рискнул. Можно было засесть. Он развернулся. И пошел толочь сапогами грязь.
Шофер Андрейчик, меланхоличный, медлительный парень с красивым лицом, завидя монтера, кивнул помогавшим ему мужикам:
— Сам Сима на тяге приехал. Сейчас вытащит на верха.
Мужиков было двое: оплывший жирком Гриша Родин да жилисто-тощий Сережа Бусов. Мужики ухмыльнулись, бросили ваги комлями к колесам и, присев на столбы перемычки, изладились было перекурить.
— Стой-ко, ребята! — Зайцев, хлюпая глиной, приблизился к бортовой. — Покурите после! — голос его раздражающий, зычный, точно он не монтер, а начальник, распоряжаться которому не впервой. Обернувшись, он предлагающе хлопнул рукой по мешку, нависшему над кабиной. — На загорбок — да в гору! По мешку на архаровца! Ну-у?!
Переглянулись колхозники, как если бы Зайцев их оскорбил, да еще собирается и унизить.
— Кто самый смелый? — Максим подтащил мешок ближе к борту, приготовясь спустить его на мужичье плечо.
Андрейчик взглянул в сторонку, сонно сощурив глаза, как бы давая понять, что это к нему не относится.
— Нашел дураков, — проворчал Гриша Родин.
И Бусов в тон ему проворчал:
— Мы здесь вроде бы не за этим.
Максим попытался внушить:
— Без трактора вам ничего не сделать. А трактор когда придет? Сам председатель не знает. Я хоть тою порой отвезу на задел. Пускай сеются у Рычкова.
— Послал бог работу, да черт отнял на нее охоту, — сыронизировал Родин.
— Эдака грязь, — поддержал его Бусов. — По ней налегке пройти — ноги оставишь. А с мешком — не мечтай.
— Там без дела сидят! — Максим плюнул, закипятился. — А вы-ы? — Однако остыл, осутулился, поугрюмел, смекнув, что кричать на людей ни к чему. В потушенных лицах колхозников, пальцах рук, обминавших колени, и ушедшем куда-то в себя щурком взгляде было что-то отпорное, с чем людей никогда не подымешь на дело. И Максим потянул мешок на себя, посадил его на плечо и пошел с перевальцей в угор. Вырывая ноги из глины, он старался не напрягаться, чтобы оставить в себе силенок еще на такой же нелегкий подъем.
И все-таки он запыхался, вспотел и устал. «Боле не принести», — понял Зайцев. Но едва опрокинул мешок в тележку и распрямился, вскинув голову вверх, почувствовал бодрость. Она разливалась по всем его жилам, по всей крови, выгоняя из тела усталость. «Принесу!» — улыбнулся Максим.
Распустив из-под брюк рубаху, он направился под угор. И приятно смутился, увидев колхозников. Они шли, подминаемые мешками. Шли нехотя, стиснув зубы
