Поппер использовал идею опровержения гипотез как характеристику науки в противовес лженауке и ненауке. Особое впечатление на Поппера произвели теории, рождающие смелые и «рискованные» предсказания, которые можно проверить, но нельзя было вывести на основании других теорий. Если предсказание не сбывается, теория мертва; если же предсказанное явление удалось наблюдать, то это весьма сильное подтверждение, поскольку без теории не было бы и этого предсказания. В качестве примера такой научной теории Поппер использовал теорию относительности Эйнштейна и ее предсказания о поведении света в сильных гравитационных полях.

И наоборот, по мнению Поппера, теория, которую в принципе невозможно опровергнуть никакими доказательствами, не является научной теорией. Особенно показательным примером, который использовал Поппер, были теории психологии, которые возникли как раз в его время. Поппер рассматривал теории как Фрейда, так и Адлера. Например, Адлер предположил, что именно стремление компенсировать чувство неполноценности мотивирует человеческое поведение. Поппер привел два противоположных примера: первый, когда мужчина намеренно топит ребенка с целью убить его, второй, когда мужчина рискует собственной жизнью, чтобы спасти тонущего ребенка. «Согласно Адлеру, первый мужчина страдал от чувства неполноценности, и это вызвало необходимость доказать, что он осмелился совершить какое-то преступление, и то же самое сделал второй мужчина, который хотел доказать себе, что он осмелится спасти ребенка. Я не смог придумать какой-либо человеческий поступок, который не укладывался бы в эту теорию»[50]. Поппер считает, что любое человеческое поведение может быть объяснено теорией и как таковая теория не может быть опровергнута. Если теория не может быть опровергнута никаким наблюдаемым явлением, это не делает теорию неправильной, это просто делает ее невосприимчивой к проверке и недоступной научному анализу.

Поппер нашел особую иронию в том, что теории, которые, кажется, объясняют больше всего (и поэтому кажутся лучшими), на самом деле являются наименее научными теориями, исходя из которых, невозможно добиться большого прогресса. По его словам: «Именно этот факт — то, что они всегда соответствовали наблюдениям, что они всегда подтверждались, — в глазах их поклонников был самым сильным аргументом в пользу этих теорий. Я начал понимать, что эта очевидная сила на самом деле была их слабостью».

Это похоже на споры, которые иногда происходят между богословами и учеными относительно того, какой подход может лучше объяснить опыт. Несовершенство научного понимания и неспособность объяснить явления природы служат аргументами тем, кто настаивает на противопоставлении религиозного и научного мышлений, утверждая, что наука уступает религии в объяснении опыта. Я хотел бы признать, что эта точка зрения полностью верна; в целом религия может предложить такой уровень объяснения, которого наука никогда не сможет достичь. Если же человек ищет способность предсказывать и контролировать природу, влиять на явления и менять условия жизни — в этом наука вне конкуренции. Разница между объяснением природы и способностью предсказывать и контролировать ее явления может показаться незначительной, но она очень глубока.

Конечно, существует множество религий самых разных свойств. В западном и ближневосточном мире приверженцы авраамических религий указывают на тот факт, что их религиозная доктрина может дать исчерпывающие объяснения и ответы относительно окружающего мира, или, по крайней мере, нет опыта, который нельзя было бы интерпретировать с позиций веры. Даже вещам, которые ускользают от нашего понимания, всегда можно дать объяснение, что «людям не велено этого знать», что «пути Господни неисповедимы», что «заблуждение — это способ расти духовно и укрепить веру» и так далее. Напротив, наука всегда оставляет нас наедине со множеством неопределенностей и явлений, которым у нас нет полного объяснения, а в некоторых случаях — вообще никакого. У природы нет высшей цели и нет добродетели, а в нашем невежестве нет глубокого смысла. Мы просто невежественны, потому что у нас пока нет (и, возможно, никогда не будет) ответа, который работает. Умение распознавать свое невежество, принять его и посмотреть ему в глаза — ключ к научному мышлению[51].

Если ваша цель — уверенность и понятная картина мира, тогда вам следует придерживаться религии (или аналогичного подхода), потому что религия дает гораздо лучшее «объяснение» опыта. Подобная объяснительная сила не ограничивается религиями и их божествами; позже я покажу, как теории определенного рода, даже те, которые изначально выглядели как научные, могут с комфортом дать объяснения всем событиям. Именно об этом Поппер говорил Адлеру, теория которого постфактум объясняет, почему кто-то что-то сделал, но не может предсказать дальнейшее поведение кого-либо в определенных обстоятельствах. Напротив, наука не может и никогда не должна претендовать на такой уровень объяснения и определенности. Это не означает, что наука не предлагает объяснений; очевидно, что она делает это, но не в абсолютной форме, и никогда не объясняет все, по крайней мере пока[52].

Причина, по которой многие религии могут «объяснить все», заключается в том, что любое очевидное противоречие может быть легко устранено теологическим аргументом. Обратите внимание, что эти теории (или теологии) все объясняют, но ничего не предсказывают. Способность религии предсказывать будущие явления крайне мала, несмотря на развитую способность объяснять уже случившиеся. Я не хочу сказать, что религии и религиозные деятели не проявляют любознательности, критичности или временами не пытаются понять свой опыт в контексте своих религиозных убеждений. Однако в религии допустимо ограничиться заявлением, что мир такой, какой он есть, потому что Бог сделал его таким, — ведь объяснения работают лишь до определенного предела. По словам Вильгельма Баскервильского: «Если бы у меня были ответы на все вопросы, я бы преподавал богословие в Париже»[53]. Свет может огибать тела с сильной гравитацией или не огибать, и любой исход можно объяснить волей Божьей. Напротив, теория Эйнштейна утверждает, что свет будет огибать тела с сильной гравитацией, а если нет, то теория неверна. Это не делает заключения Адлера, некоторые теологические конструкции или неопровергаемые теории заведомо ошибочными, но лишает их предсказательной полезности и делает совершенно неопровержимыми при помощи научных доказательств — таким образом, с точки зрения Поппера, они ненаучны.