Здравый смысл — хваленое свойство логично мыслящих людей. Однако здравый смысл — это просто аргументированные прогнозы целостной сети убеждений, основанные на совокупности общих исходных предположений, выдвигаемых в человеческой популяции.

В 2015 году вспышка вирусной инфекции Зика в Бразилии сопровождалась увеличением числа детей, рожденных с микроцефалией. Если бы вы были беременной женщиной, поступившей в больницу в Чикаго в это время, и вам нужно было переливание крови, здравый смысл подсказал бы, что вы должны настаивать на крови, которая была проверена на вирус Зика и дала отрицательный результат. Это кажется очевидным и не требует особых раздумий. Однако если бы вы настояли на использовании крови, у которой в то время был отрицательный результат теста на вирус Зика, вы бы на самом деле максимально увеличили свой шанс заражения по сравнению с непроверенной кровью! Почему? Причина в том, что на раннем этапе, когда возможности тестирования были очень низкими, было принято решение применять ограниченные ресурсы тестирования только к крови, взятой из регионов, которые считаются эндемичными по вирусу Зика (например, Пуэрто-Рико)[58]. Таким образом, единственный способ получить кровь с отрицательным результатом на вирус Зика — это импортировать ее из Пуэрто-Рико, где бушует инфекция. Тест на Зика хорош, но, как и большинство тестов, не обладает 100%-ной достоверностью. Вероятность того, что тест не выявит Зика в инфицированной крови доноров из эндемичного региона, была выше, чем шанс встретить вирус в непроверенной крови, полученной из других регионов[59]. Таким образом, желание получить кровь с отрицательным результатом теста на Зика приведет к получению таковой из регионов, где присутствует вирус, и увеличит вероятность заражения. Если у вас нет исходной информации о неоднородности тестирования (которой действительно не было бы у большинства людей), то требование предоставить кровь с отрицательным результатом тестирования выглядит вполне обоснованным. Однако стоит заменить одно исходное представление, и этот выбор из лучшего превращается в худший[60].

Недавно я столкнулся с более банальным примером, когда мне казалось, что нет ничего проще, чем определить любимые продукты дочери. Когда мы собирались поехать к моим родителям в Чикаго, они спросили, что моя дочь любит больше всего, чтобы купить это к нашему приезду. Я дал им список продуктов, которые она ежедневно брала с собой для обеда в школе. Это просто здравый смысл; моя дочь просит, чтобы ей на обед ежедневно давали питьевой йогурт, значит, она любит этот продукт. Каждый день я клал этот напиток ей в ланчбокс, и каждый день она приносила домой пустую коробку — свидетельство того, что напиток был выпит, а бутылочка выброшена. Однако позже, уже став взрослой, моя дочь сказала мне, что она просто ненавидела именно этот йогурт.

Конечно, я спросил ее, зачем же она тогда постоянно просила давать ей йогурт, если он ей не нравился. Ответ заключался в том, что хотя ей йогурт не нравился, его любила школьная подруга, а моя дочь меняла йогуртовый напиток на кексы, которые ее подруга всегда ела на обед. Следует отметить, что ее подруга не очень любила кексы, но любила питьевой йогурт. Я спросил свою дочь: «А почему ты не попросила просто класть кексы тебе в ланчбокс?» Она ответила, что меняться продуктами питания во время обеда было очень забавно и это стало важной частью социального опыта, когда она была ребенком. Первоначально моя сеть убеждений просто не включала в себя исходное понимание того, что в обеденное время в школе моей дочери царит живая бартерная экономика. В отсутствие этой информации казалось разумным сделать вывод, что моей дочери действительно нравилось есть то, что она просила каждый день. В этом случае наблюдения не изменились бы из-за корректировки исходного убеждения — в любом случае моя дочь просила бы йогурт каждый день; однако значение этих наблюдений и выводы, которые я мог сделать из них, были бы совершенно другими.

Важно отметить, что действие вспомогательных гипотез не ограничивается оценкой основной гипотезы. Появление новых гипотез может заставить вас изменить свою интерпретацию наблюдений или выводы о ситуации. Изменение любой части сети убеждений может привести к ряду компенсирующих изменений в других частях. Когда я был студентом-медиком, я провел четыре недели стажировки в психиатрическом стационаре в больнице при моей медицинской школе. Меня вызвали для осмотра женщины, которую отправили в психиатрическое отделение. Поговорив с ней некоторое время, я узнал, что она очень расстроена тем, что кто-то имплантировал ей часы в грудную клетку. Она была уверена в этом, потому что постоянно слышала «тиканье» часов. Я отметил в своих записях, что она страдает слуховыми галлюцинациями, записал ее анамнез, а затем провел медицинский осмотр. Во время осмотра я заметил у нее на груди шрам от стернотомии (ей сделали операцию на грудной клетке). Когда я приложил стетоскоп к ее груди, к своему удивлению, я услышал громкое и постоянное тиканье внутри, как она и описывала. В ходе дальнейшей беседы она рассказала, что несколько лет назад перенесла операцию на открытом сердце (факт, который я не смог выяснить, а она не сочла нужным упомянуть, когда я изучал ее историю). В конце концов, мне удалось обстоятельно изучить ее медицинскую карту, и оказалось, что ей имплантировали в сердце искусственный клапан, чтобы исправить врожденный дефект. Моя первоначальная базовая гипотеза, что ощущение тиканья в груди было вызвано слуховой галлюцинацией, включала исходную вспомогательную гипотезу (или предположение) об отсутствии источника звука в ее груди — предположение, которое было ошибочным. Эта женщина неверно истолковывала звуки и страдала от непонимания причины, но мои рассуждения содержали предположение, которое, как оказалось, не соответствовало действительности. Когда я сам услышал звук, мне пришлось изменить свою конструкцию убеждений, чтобы сохранить логику ГДМ, и теперь моя вспомогательная гипотеза успешно предсказывала то, что я наблюдал, — у нее действительно слышалось тиканье в груди, но источником звука были не часы[61].