Последний автомат у двери туалета был самым новым. Дерзкое изобретение – его создали в эпоху центра Помпиду, всевозможных атриумов и торговых центров, где несомненно прекрасные трубы систем отопления, вентиляции и кондиционирования, гигантские рифленые версии штенгелей пылесоса или сушилки для одежды, выполняли роль архитектурного элемента – этот автомат-закусочная щеголял своими механизмами, за стеклом выставляя напоказ внутренности на металлических спиралях, которые поворачивались, стоило ввести на миниатюрной клавиатуре выбранную двухсимвольную комбинацию цифр и букв. Если старые автоматы с леденцами (похожие на сигаретные – с рукоятками) предлагали восемь товаров на выбор, а заодно и ассортимент жевательных резинок, эта новая машина похвалялась аж тридцатью пятью, в том числе плохо продающимися пакетами чипсов и соленых крендельков. Покупка, спирально ввинтившись в пространство, падала с довольно большой высоты в неглубокую черную лощину – поэтому похожие на подушки пакеты с чипсами помещали на самую высокую спираль: при падении с верхотуры они страдали в меньшей степени, чем, скажем, пакеты «Лорны Дун» – песочного печенья с мармеладной начинкой, или крекеров с сыром и арахисовым маслом; но как ни странно, мне случалось видеть (и покупать) батончики из гранолы, падающие с самого верхнего этажа левой спирали! На мой взгляд, у этого автомата два недостатка. (1) Черный треугольный щиток, который приходится отодвигать, чтобы забрать покупку из лощины, чересчур тяжелый, неудобный и снабженный тугой пружиной – вероятно, во избежание краж с помощью гнутых проволочных вешалок; с этим щитком можно справиться лишь двумя руками – одной придерживать, другой хватать «Лорну Дун», а между тем в распоряжении покупателя зачастую имеется только одна рука, особенно если сначала он заказал себе в соседнем автомате «Горячие напитки» 35-центовый стаканчик кофе, а потом, к кофе, выбрал пакет «Лорны Дун»; в итоге, с трудом удерживая полный до краев и раскаленный стаканчик с кофе за самый ободок – а поставить его поблизости некуда, кроме как на пол, – толкаешь черный щиток ничем не защищенными костями и сухожилиями тыльной стороны руки, хватаешь «Лорну Дун» и, несмотря на серьезный дискомфорт, удивляешься, что вены, наискосок пересекающие эти кости и сухожилия, не сдираются, а адвентициальные оболочки не лопаются от удара массивного закругленного пластмассового края щитка. (2) Спираль – элегантное, но далеко не безупречное изобретение; смятый уголок купленного на последние пятьдесят пять центов пакета соленых крендельков нередко застревает по пути вниз, а как-нибудь наклонить или потрясти громоздкий автомат невозможно. Следующему покупателю достанется и ваш призовой пакет, вынесенный наружу спиралью вместе с выбранным товаром.

Проходя мимо автоматов, я не думал о них, но отмечал их присутствие некоей благодарной частицей сознания – подобную функцию выполняет член съемочной группы, обозначенный в титрах как «ответственный за непрерывность»: он следит за тем, чтобы актер с лейкопластырем, сидящий перед тарелкой с тремя оладьями в первый день съемки, был точно так же заклеен пластырем и сидел перед такой же тарелкой на следующий день. От наличия торговых автоматов я завишу так же, как вы – от какого-нибудь выпукло подстриженного угла живой изгороди или выцветшего плаката в окне химчистки – визуального ориентира и пищи для глаз по пути домой. Два года спустя, зайдя в тот же коридор и обнаружив, что сигаретный автомат – первенец целой эпохи, глава многочисленного семейства механизмов, состоящих в близком родстве с подчиняющимися законам Ньютона автоматами, выдающими шарики жвачки, и парковочными счетчиками, – заменен гигантским еретическим параллелепипедом, продающим йогурты, пакеты клюквенного сока, сэндвичи с тунцом и целые яблоки, вращающиеся на многоэтажной карусели, снабженной отдельными пластмассовыми дверцами на каждом этаже (в соответствии с вызвавшим бурные споры трехступенчатым планом преобразования моей компании в «зону для некурящих»), я еще целую неделю ежедневно с горечью вспоминал о потере.

Из мужского туалета донесся рокот смытой мочи, а за ним – «Янки-Дудл-Денди», насвистываемый с заразительной жизнерадостностью и обилием мелодических выкрутасов в стиле рококо, самым примечательным из которых был трудный прием наподобие йодлевой трели на букве «и» в слове «денди», когда свистун пришлепнул губами, разделив звук на тонику и более высокий тон, пожалуй, между третьей ступенью мажорной гаммы и чистой квартой (мало того что не гармонический интервал, так еще и фальшивый, что часто озадачивало меня – может, все дело в физических свойствах поджатых губ?); такая демонстрация виртуозности простительна лишь в мужском туалете, но, вопреки убежденности некоторых продавцов, не в относительной тишине рабочих кабинетов, где люди с ненавистью застывают с шариковыми ручками в руках, пока свистун проходит мимо. Порой мелодии целыми днями живут в туалетах, подхваченные сменяющими друг друга визитерами или вспоминаемые при входе в отделанную веселым кафелем комнату. Однажды, взбодренный несколькими чашками кофе, я громко просвистел бравурное вступление песенки, начинающейся словами «Мне бы крышу над головой», и вдруг замер, смутился, осознав, что бездумно перебил своим фальшивым и легковесным щебетом чье-то негромкое, но мастерское насвистывание софт-рокового шлягера; но позднее в тот же день я услышал стильную аранжировку моей песенки – ее высвистывал у копировального аппарата коллега, который занимал одну из кабинок в момент, когда я грубо перебил шлягер.

Я с силой толкнул дверь туалета и напугал исполнителя «Дудл-Денди», который как раз собирался выходить: им оказался Алан Пилна из Маркетинга международных услуг. На его лице застыло не типичное для свистуна пикантное выражение, а минутное удивление.

– О-оп, – вырвалось у него.

– О-оп, – произнес и я, и когда он посторонился, придерживая для меня дверь, добавил: – Спасибо, Алан[33].

В ярко освещенном теплом туалете я быстро огляделся по сторонам. Названий двух смешанных цветов отделочной плитки я не знал, а полка с раковинами и перегородки между кабинками и писсуарами были из красного вестибюльного мрамора. Я взглянул в зеркало, убеждаясь, что во время разговора с Тиной нос у меня был чистым и нигде на лице не осталось мазков типографской краски от газеты – насчет последних Тина бы меня предупредила, а про нос бы промолчала. Через несколько раковин от меня вице-президент Лес Гастер чистил зубы. Он смотрел в зеркало в упор и, скорее всего видел на лице то же самое выражение, а на щеках – то же быстрое движение желваков, как ежедневно при чистке зубов, с тех пор, как ему исполнилось восемь лет. Он часто моргал, каждое вздрагивание век было более умышленным, чем при чтении или телефонных разговорах, потому что размашистые движения щетки нарушали автономный ритм моргания. Кран в его раковине был открыт. Едва я встал к выбранной раковине, Лес наклонился над своей, свободной рукой прижимая галстук к животу, хотя явно еще не был готов прополоскать рот и сплюнуть – просто не желал встречаться в зеркале с моим отражением. Здороваться нам было не обязательно: шум воды из крана, над которым чистил зубы Лес, и водоворот в писсуаре, куда помочился Алан Пилна, определяли миры нашего существования как параллельные. Я восхищался людьми вроде Леса, которым хватало смелости заниматься таким неофисным делом – чистить зубы на работе (даже перед обедом!), и чтобы дать Лесу понять, что в чистке зубов я не нахожу ничего из ряда вон выходящего или комичного, да и вообще не обращаю на него внимания, я приник к зеркалу, притворяясь, будто что-то разглядываю на собственном лице, и прокашлялся – так противно, словно рядом никого не было. Потом круто развернулся и выдвинулся к писсуару.