— Алекс сказал, где тебя найти.

На Ките была спортивная куртка. Такая же, как на Берте Моране.

— Уходи, а… — пробормотал Томми.

— Тебе нужна помощь?

— Мне? — взвился Томми. — Придержи своих ублюдков, Хогарт, и очень мне поможешь. Ты наплодил всю эту мразь, которая ходит по школе, задрав нос. Ебаная элита — твоя заслуга, Хогарт! Что смотришь? Иди и окуни меня в помойку еще раз. За оскорбление, за то, что мне насрать, умеете вы ловить мяч или нет! Нарушение системы мироздания! Недоносок смеет не уважать заслуги футбольной команды! Не дрочит на нее по утрам, в обед и вечером! Иди, Хогарт, займись мной и похорони в этом переулке — у тебя на все есть право, да? А если не хочешь марать руки — вали отсюда на хрен.

Кит сунул руки в карманы, покачался с пятки на носок и обратно.

— Ты эту речь Морану заготовил? — поинтересовался он.

— Нет. Я надеялся, что он забыл про тот случай.

— Значит, лично ко мне относится, — уточнил Кит.

— Лично к тебе, — упрямо сказал Томми.

Кит подошел ближе, присел перед Томми на корточки.

— Вот ты псих, Митфорд, — с удивлением сказал он. — Я единственный человек, который может тебе сейчас помочь, а ты посылаешь меня на хрен. Разве это логично?

Он снова выпрямился.

— Ладно. Тогда просто иди домой.

Томми подтянул колени к лицу, уперся носом в сложенные руки.

— Не могу я домой, — ответил он. — У меня там и без того проблемы.

— Это я понимаю, — согласился Кит. — У меня самого… есть родители.

«У тебя самого проблемы, Кит».

Томми спрятал лицо окончательно — снова полились слезы. Не остановить.

— Да какого черта ты воешь, — спокойно сказал Кит, не глядя на него.

Ему словно не нужно было видеть Томми, чтобы знать, что тот плачет.

— Хочешь, я покажу тебе, как снять стресс?

Томми отрицательно помотал головой.

— Хватит тебе, — нетерпеливо упрекнул Кит. — Такого способа в вашем городке не знают. Это самое лучшее ощущение из всех возможных ощущений. Поехали со мной. Расслабишься. Только курткой вытрись. Чехлы все равно в химчистку после тебя придется сдавать, но все-таки не стоит тащить мне в машину половину помойки.

Бретт Фарв. Он по-прежнему смотрел с плаката, но теперь молча. Кит запустил руку под матрас, вынул пластиковую упаковку, высыпал на ладонь несколько таблеток и задумчиво отделил сначала одну, потом две. Его трясло.

Он нарушил один из основных запретов — никого не приводить в дом. Никогда.

В душевой второго этажа шумела вода. Кит провел Томми от гаража до двери, неосознанно прикрывая его. Хотелось бы со всех сторон, но не обернешься же вокруг Попугайчика шарфиком!

Справа высокие кусты — за ними двор миссис Хайтауэр, пожилой женщины с лягушечьими глазами. Слева низкий заборчик, скульптурная группа из дельфиниума и флоксов, а за ними двор мисс Белл. Мисс Белл — хромающая на обе ноги старушка-уточка. Насколько Кит знал, она подслеповата, и потому держался справа — все-таки миссис Хайтауэр представляет большую опасность. В тихом омуте, подумал Кит. Он не доверял миссис Хайтауэр.

Она никогда не пыталась познакомиться с миссис Хогарт и самим Китом, зато подолгу охотно беседовала с мистером Хогартом, и Кит от него знал, что ее сын сгинул на какой-то войне, а в гараже у нее висит ружье.

Никогда никого не приводи в наш дом.

Тебе кажется, что ты приводишь в дом друзей, Кит?

Вспомни Сару. Вспомни Сару.

Ты помнишь, что натворила Сара?

Ты хочешь, чтобы мы оставили тебя, как оставили Сару?

Кит вскинул голову и посмотрел на плакат. Ему показалось, что он снова слышит голос Бретта Фарва, величайшего квотербека, каким в дальнейшем должен стать и сам Кит.

Бретт молчал. Кит проглотил одну таблетку и закрыл глаза. Шум воды в соседней с комнатой душевой полился тихим дождем.

Миссис Хогарт, забеременев в первый раз, благодушно принимала поздравления, тихо сидела у врачей, покорно участвовала в закупках коляски и кроватки, и прозрела только тогда, когда на нее не налезло ее любимое платье.

Прекрасная холодная блондинка превратилась в фурию. Миссис Хогарт била посуду и требовала немедленно отвезти ее в больницу и вытащить из нее «это». «Этому» было уже шесть внутриутробных месяцев.

Немедленно собравшийся семейный совет уговорил Оливию Хогарт успокоиться, пообещав ей — если ребенок тебе не понравится, его заберут дед и бабка. Тот самый дед, в которого почти полностью уродился Кит.

Оливия поджала губы и снова погрузилась в тихое оцепенение. Старшая сестра Кита появилась на свет недоношенной, но уже через три дня после ее рождения миссис Хогарт побросала в сумку свои вещи и ушла из больницы. Ее часть договора была выполнена.

Мистер Хогарт жене почему-то не противоречил.

Новорожденная Сара отправилась в дом родителей Оливии, и Кит не знал о ней почти ничего, и долго не мог понять, кем ему приходится милая спокойная девочка, живущая у его деда и бабки.

Рождение Сары повлияло на судьбу самого Кита — Оливия, так переживавшая за свою фигуру и красоту, убедилась, что роды не принесли ее внешности серьезного ущерба, и решилась на повторение эксперимента. Мистер Хогарт очень хотел сына.

Кит познакомился с Сарой намного позже, после смерти деда. Убитая горем бабка не могла следить за молодой девушкой, и Сара переехала в дом своих родителей.

Кит помнил: она передвигалась неслышно, старательно вытирала пыль, помогала миссис Хогарт на кухне. Миссис Хогарт называла ее «милочка» — точно так, как когда-то называла приходящую няню Кита.

Милочка Сара получила комнату рядом с комнатой Кита, но не получила в нее ничего, кроме кровати. Ее сумки и чемоданы стояли в углу и исполняли роль шкафов.

Кит, замкнутый и неразговорчивый, следил за милочкой издалека, не принимая попыток сблизиться.

Она сделала это сама — сама пришла к нему вечером, села на кресло и спросила:

— Как дела?

Кит встал, оперся на стол и промолчал.

Он знал: милочка Сара в их доме — временное инородное явление, но не имел понятия, как с такими явлениями обращаться.

Сара помолчала, ожидая ответа, потом тихо сказала:

— Мы ничуть не похожи.

Кит присмотрелся. Милочкино лицо представляло собой слабую смазанную кальку с лица Оливии Хогарт — все, что у той было ярким, у Сары было тусклым, все, что у Оливии притягивало взгляд, у Сары оказалось вычерчено так мягко и слабо, словно вместо резца творцу попалась беличья кисточка.