– Будь спокоен, кхенти, – глухо раздалось из-под куколя.

– Ты же называл меня другом! – крикнул Давид в бешенстве, пытаясь вырваться из цепких лап мореходов.

Комит притворно вздохнул.

– Совершенно верно, – подтвердил он, – но где это было сказано? В море! А ныне мы стоим на земле. Ты уж прости мое вероломство, – добавил граф с ухмылкой, – но хорошие отношения с Большим Жрецом для меня важнее дружбы с заморским колдуном.

При этих словах король визгливо захихикал, а рыцари поддержали его высокородие мощным гоготаньем.

– Увести, – коротко приказал малый жрец, шагавший впереди процессии, и два дюжих молодца в кожаных макси-юбках, с шикарными усами, спадающими на грудь, перехватили Виштальского и почти понесли его. Давид попытался сделать подсечку добру молодцу, шагавшему слева, но тот так сжал его плечо, что рука онемела.

«Да что же это такое, – горестно думал Давид, – всё ловят меня и ловят, пленяют и пленяют! Передают из рук в руки, как куклу какую-то…»

Покорившись, он обмяк, и добры молодцы протащили «колдуна» через треугольные городские ворота. Малые жрецы семенили с флангов, как почетный караул.

А за аркой городских ворот кипела жизнь. По каменной мостовой грохотали телеги с коваными ободьями, цокали копыта долгоногов, галдел народ. Мужчины разгуливали в длинных юбках и халатах с разрезами по бокам, обшитыми тесьмой, но без рукавов. При этом соблюдался забавный принцип: чем моложе человек, тем короче был его халат. Так что молодые парни носили уже что-то вроде жилеток. Мало на ком не было расшитого передника с карманом, куда складывали ножики, ложки, платки, кисточки и баночки с тушью. Голые руки и ноги особей мужского пола прятались в налокотники и наколенники из выделанной кожи.

А женщины щеголяли в вязаных кофтах до колен, с рукавами, но без пуговиц – кофта небрежно завязывалась на талии цепочкой, золотой или бронзовой, смотря по достатку. Кофта оголяла живот и плохо прятала груди, если же эти прелестные выпуклости отличались изрядным размером, то они полностью выдавались наружу. Впрочем, это никого не смущало. Напротив, декольте «до пупа» давало место бусам и ожерельям – шею солидной дамы отягощал десяток украшений, брякающих и звякающих на ходу, у молоденькой же девчушки, чьи грудки едва наметились, висела всего пара бусинок на ниточке. Передники женские кроили из кожи, и они больше всего напоминали дамские сумочки, до сих пор не вышедшие из моды на Земле, а вот налокотники шили из меха. Наколенники курредатки не носили вовсе, их заменяли короткие широкие штанишки, едва выглядывавшие из-под передников.

И ни одной непокрытой головы. Табу.

Население с жадным интересом следило за проводами колдуна – люди подбегали, бросая дела, и живо обсуждали происшествие.

– Ведут!

– Гляди, еще одного словили!

– Туды его, окаянного.

– Ничего. Испробует железа каленого, будет знать, как порчу наводить!

– А сколько они детей поели, живодеры проклятые!

– Я ж и говорю, туды его…

Наглядевшись на прохожих, наслушавшись типичного средневекового бреда, Давид поднял глаза повыше, на здания. Хассе выстроили на нескольких холмах, улицы либо шли вкруговую, окольцовывая возвышенности, либо сбегали с вершин узкими спусками. Чаще всего они были застроены круглыми домами в два-три этажа, с куполами, иногда увенчанными шпилями. Между круглыми строениями попадались квадратные и шестигранные башни, и везде над улицами были протянуты мостики или галереи, соединяющие дома, – редко на трех, чаще на двух уровнях. Иной раз переходы были открыты для всех, и тогда металлические пролеты гудели под сотнями ног, но, как правило, мостики соединяли жилища родичей – на перилах сохло белье, вялилась рыба, висели пучки трав или цветочные ожерелья.

А потом жрецы вышли на большую Центральную площадь. Почти всю ее занимал парк с редко раскиданными деревьями. Аллеи прорезали зеленые насаждения лучами-просеками и упирались в пару серых полусфер, слепленных боками. Станция Волхвов по классификации Стоуна-Щелкова, спокойно отметил Виштальский. Как Лобов мечтал сыскать хоть одну такую – целую, не раскоканную.

Малые жрецы как один поклонились в сторону Станции, прижимая пальцы, сложенные в «рога дьявола», ко лбу, глазам и рту.

Дюжие усачи, ведущие-несущие Давида, молча свернули на аллею.

У треугольных врат Станции стояли в дозоре еще двое качков в балахонистых нарядах. Гвардейцы кардинала?

Внутри Станция Волхвов очень хорошо сохранилась, даже перегородки из чего-то перепончатого и дырчатого были целы.

– Стой, – прогудел один из качков, – дальше горцам нельзя!

Ага, подумал Давид, косясь на усатых «провожатых». Горцы, значит.

– Этого колдуна ждут внизу, – сухо сказал малый жрец, стягивая куколь и открывая шишковатую голову с редкими волосенками, прилипшими к потному лбу.

– Мы проводим, – сказал накачанный гуманоид, и они с товарищем приняли Давида у горцев.

– Эй, ребятки-зверятки, – недовольно проговорил Давид и попытался высвободиться, – я и сам умею ходить!

Тогда ребятки-зверятки крепко подхватили младшего командора под белы рученьки – и повели. «Ладно, – решил Давид, – потерпим пока».

Качки двигались быстро. Пройдя весь средний коридор, они спустились по пандусу вниз и отворили сегментный люк в подвал.

Там было светло от пламени в большом камине и тепло. Все подвальное помещение было заставлено хитроумными приспособлениями для допросов, а на столах были разложены ужасные инструменты – орудия пыток. Остролицый типчик в одном кожаном фартуке, мокрый, меченный жирной сажей, сутулился в уголке, накаляя кончики щипцов в огне камина. Надо полагать, специалист по причинению страданий.

– Привели? – скучно спросил он. – Укладывайте.

«Ну ладно, хватит с меня», – подумал Давид и ударил левого качка каблуком по стопе. Тот взвыл, отпуская руку Виштальского, и заработал удар под ухо, после чего растянулся на полу.

Качок справа не растерялся, живо взял шею Давида в захват, и галактист от души саданул гуманоида локтем по печени, после чего поджал ноги. Качок не удержал его, а Виштальский упал на колени и провел классический бросок. Гуманоид, дрыгнув ногами, перекувырнулся через младшего командора и выстелился на полу.

Но победу Виштальскому не засчитали – маленький острый диск прилетел из глубины подвала и чиркнул галактиста по щеке. Вошел неглубоко, только кожу рассек. Давид даже боли не почувствовал, однако в следующую секунду и без того тусклый свет померк для него. «Отравленный…» – мелькнула мысль. Мелькнула и пропала.

Когда Давид очнулся, светлее не стало. Но появилась боль в запястьях. И еще холодило спину.

Виштальский проморгался – и ощутил, что висит на цепях, прикованный к кольцам, вмурованным в стену. Со стоном он распрямил колени и встал, стараясь не касаться голой спиной вогнутой стены. Наверное, Волхвам и в голову прийти не могло, что в нижнем отсеке их станции заведут пыточную камеру. Или что у них там вместо головы? Волхвы вроде не были гуманоидами. Давид потрогал языком щеку изнутри. Онемела будто.