Как говорилось в первой главе, римская армия эпохи ранней империи делилась на легионы, каждый из которых представлял собой маленький экспедиционный корпус численностью в 5 и более тысяч человек, рекрутировавшихся исключительно из римских граждан, со вспомогательными частями (пехотные cohortes и кавалерийские alae), набиравшимися из неграждан. К IV в. легионы распались на множество более мелких боевых единиц. В известной степени это узаконило обычную практику, поскольку отдельные когорты численностью в 500 человек нередко действовали в отрыве от всего легиона. Кроме того, подверглись реорганизации различные виды соединений. Вместо легионов и вспомогательных войск позднеримская армия состояла теперь из приграничных гарнизонных частей (limitanei) и мобильных полевых войск (comitatenses), размещавшихся на трех основных границах: на Рейне, Дунае и на Востоке. Полевые войска имели более тяжелое вооружение и несколько лучше оплачивались, но и гарнизонные части также были внушительны, отнюдь не являясь, как то иногда изображалось, воинами-крестьянами, которые делили время между службой и сельскохозяйственными работами. В некоторых кампаниях они участвовали бок о бок с полевой армией. Существовала более дробная специализация на уровне соединений: конные лучники (sagittarii), прислуга тяжелой артиллерии (ballistarii), всадники в пластинчатых доспехах (clibanarii). Повсюду, где Цезарь полагался почти исключительно на своих пехотинцев, теперь особый упор делался на кавалерию. Некоторые соединения тяжелой конницы были созданы в результате прямого подражания персидской коннице, которая сыграла большую роль в разгроме Гордиана, Филиппа и Валериана. Однако с мобильными полевыми войсками. Пехотинцы, не зависевшие от фуража и способные проходить значительные расстояния, ведя при этом активные боевые действия, оказывались в стратегическом отношении более маневренными.

Размеры позднеримской армии остаются предметом дискуссий. Имеются соображения относительно подсчета ее штатной численности при Северах в начале III в. н. э., перед самым приходом Сасанидов к власти. Она состояла из 30 легионов по 5 с лишним тысяч человек в каждом и примерно такого же числа солдат вспомогательных войск, что в целом дает округленно 300 тысяч человек. Однако попытка установить таким образом общую численность армии поздней империи, даже при том, что в нашем распоряжении есть полный список римских частей, датируемый примерно 400 г. н. э. в источнике под названием Notitia dignitatum (см. гл. V), неудачна, если учесть тот факт, что штатный состав различных типов римских соединений, возникших в результате реорганизации, серьезно менялся, и мы не знаем, в какой степени. Дискуссия идет вокруг двух чисел: одно — 645 000, а второе, специально зафиксированное во времена восточного императора Диоклетиана (правил в 284–305 гг.), 389 704 плюс 45 562 во флоте — в целом дают 435 266. Обе цифры оцениваются скептически. Первую приводит историк Агафий, писавший в 570-х гг., в пассаже, где дает выгодное сравнение — 645 тысяч против жалких 150 тысяч в его дни, когда правили критиковавшиеся им императоры. В его интересах было преувеличить цифры прошлого. Число 435 266 a priori заслуживает большего доверия по причине своей точности и добротности источника. Однако эти данные вышли из-под пера писателя скорее VI в., нежели IV в., текст составлен более чем через два века после смерти Диоклетиана, что вряд ли является наилучшим вариантом. Мы также знаем, что и после правления Диоклетиана проводилась значительная реорганизация армии — различие между comitatenses и limitanei окончательно оформилось при Константине. Даже если мы примем эту цифру как достоверную, есть все основания предполагать, что армия позднее продолжала увеличиваться; историки считают, что ее численность достигала от 400 до 600 тысяч человек. Даже наименьшая цифра убеждает, что между началом III и серединой IV в. 300-тысячная римская армия выросла как минимум на одну треть, а возможно, и намного больше.

То, что имел место значительный рост армии, не вызывает сомнений. По моему мнению, это обусловливалось не только изменением и стратегической обстановки, т. е. появлением на Востоке сверхдержавы-соперника, но и тем, что в конце III — начале IV в. произошла реструктуризация финансов империи. Важнейшей статьей расходов всегда была армия: рост даже на одну треть (по наиболее скромной оценке) требовал значительного увеличения доходов Римской державы. Если вы потребуете от современного государства увеличения расходов на 33 процента по самой затратной статье бюджета, то увидите, как волосы у чиновников встают дыбом. Налоговые стандарты империи должны были радикально измениться, чтобы она могла ответить на рост сасанидской угрозы. Необходимость таких затрат вполне согласовывалась с масштабами этой угрозы, а также позднеримской военной экспансии, даже оцениваемой по самым скромным меркам. Наибольший вклад в разрешение кризиса III в. внес, как часто считается, император Диоклетиан. Но хотя в его правление многие реформы были завершены или в значительной мере осуществлены, большинство этих перемен являлись скорее долговременными процессами, нежели результатом единого замысла. То же касалось реорганизации и увеличения численности армии, а также необходимой для этого финансовой реформы.

Первой фискальной мерой императоров III в., предпринятой в связи с кризисом, стало взятие под контроль всех возможных источников доходов. Иногда в 240–260-х гг. государство конфисковывало доходы городов от пожертвований, пошлин и сборов. Должностным лицам в городах приходилось по-прежнему собирать деньги, к ним поступали дарения, но расходовались они уже не на местные нужды. В такой перемене часто упрекают Диоклетиана, но ни один из наших источников по истории его правления, во многих из которых его финансовые реформы воспринимаются враждебно, таких упоминаний не содержит. Это было проще всего и потому, вероятно, стало одной из первых мер в связи с финансовым кризисом. Эти источники не были безграничными, и в IV в. императоры частично вернули их городам, желая снискать популярность на местах.

Эти поступления были, однако, недостаточны, чтобы покрыть все расходы на новую армию, и в конце III в. императоры прибегли к двум другим способам. Первый состоял в порче монеты — понижении содержания серебра в денариях, которыми обычно выплачивалось жалованье воинам. При Галлиене (правил в 253–268 гг.), например, выпускались, по сути, медные монеты, в которых оставалось менее 5 процентов серебра. Такой метод привел к увеличению выпуска монет, но неизбежным результатом его стал значительный рост инфляции. Эдикт Диоклетиана о ценах (301 г.) зафиксировал цену на меру пшеницы, которая во II в. стоила примерно половину денария, — не менее сотни новых, обесценившихся денариев. Как показывают сравнительные данные, у людей был примерно месяц, прежде чем торговцы успевали понять, что новые монеты хуже старых, и поднять цены, поэтому находившиеся в очень стесненных обстоятельствах императоры получали от обесценивания монет лишь кратковременную выгоду. Обесценивание монет и фиксация цен не могли решить проблему на сколь-либо долгое время, поскольку торговцы убирали товар с прилавков и действовали на черном рынке. Единственным средством заполучить бо́льшую долю богатства империи — валового национального продукта — было налогообложение. Это и произошло в разгар кризиса III в., когда, в наиболее острые моменты, императорам приходилось вводить особые налоги, взимавшиеся продуктами питания. Эти меры позволили обойти проблемы, связанные с монетами, но в силу своей непредсказуемости они были крайне непопулярны. В конце концов при Диоклетиане новый налог на продукцию, annona militaris, был полностью систематизирован.