— О Боже, — сказал я, беря большую бутыль со спринцовкой, от которой несло земляникой — не самый любимый мой запах.

Синтия вышла, а я заглянул в ванну. Ее явно не вымыли, махровая мочалка была еще влажная. Интересно. Потом я направился в спальню, где Синтия изучала содержимое ящика ночного столика: мазь, вазелин, руководства по технике секса, обычный вибратор и резиновый муляж полового члена героических размеров.

К ложной стене, разделявшей комнату и собственно подвал, на высоте человеческого роста была прикреплена пара кожаных наручников, а на полу валялись кожаный ремень, березовый прут и страусовое перо, вряд ли попавшее сюда случайно. У меня моментально и непроизвольно разыгралось воображение, и кровь прилила к щекам.

— Любопытно знать, — промычал я, — зачем все это.

Синтия молчала, ее взгляд был устремлен на наручники.

Я откинул одеяло, на кровати простыни были помяты.

Волосков из паховой области и с груди, пятен спермы и других следов человеческой деятельности хватит, чтобы загрузить лабораторию на целую неделю.

Я заметил, что Синтия тоже смотрит на постель, и старался угадать, о чем она думает. Так и подмывало сказать: «Я же тебе говорил...» — но я сдержался: в глубине души надеялся, что мы ничего не найдем, потому, как я уже упомянул, я начал питать слабость к Энн Кемпбелл. Кроме того, я не люблю судить людей за их сексуальные пристрастия и поведение, но на свете немало тех, кто скор на такой суд.

— Знаешь, все-таки хорошо, что она не была бесполым существом, — сказал я. — А то армия сделала из нее вербовочного гермафродита.

Синтия взглянула на меня и слегка кивнула.

— Психиатру пришлось бы поломать голову, чтобы разобраться с ней. У нее явное раздвоение личности... Хотя, если вдуматься, у каждого из нас есть другая жизнь, а то и не одна. Правда, не каждый выделяет отдельную комнату для своего второго "я"... Впрочем, она и сама отчасти психиатр.

На очереди у нас был телевизор. Я вставил в плейер первую попавшуюся кассету. Экран засветился, и на нем появилось изображение Энн Кемпбелл. Она стояла в этой самой комнате в платье с багровыми блестками и в туфлях на высоких каблуках. За кадром послышалась мелодия «Стриптизерша», и Кемпбелл начала медленно раздеваться. «Ты что делаешь на обедах у генерала?» — спросил голос, принадлежащий человеку с камерой.

Энн Кемпбелл обольстительно улыбнулась в объектив и качнула бедрами. Теперь она была только в трусиках и красивом французском лифчике. Энн уже потянулась к застежке, но я нагнулся и выключил плейер, чувствуя, что, как человек целомудренный, поступаю правильно.

Я просмотрел другие кассеты. На каждой была сделанная вручную лаконичная выразительная надпись типа: «Траханье с Дж.», «Стрип для Б.», «Гинеколог, осмотр. Р.», «Анальный секс с Дж. С».

— Хватит, насмотрелись этой мерзости, — сказала Синтия.

— Погоди немного.

Я выдвинул верхний ящик комода и увидел стопку фотографий, сделанных «Поляроидом». Наконец-то увижу ее мужчин, подумал я, и стал перебирать карточки. Но мужчин не было, на фотографиях только Кемпбелл во всевозможных позах — от артистических до гинекологических.

— А где же мужики? — спросила Синтия.

— По эту сторону объектива.

— Но ведь должен же быть...

И тут в другой пачке я наткнулся на снимок хорошо сложенного голого мужчины с ремнем в руке, но на голове у него был надет черный кожаный капюшон с прорезями для глаз. Потом еще снимок — мужчина на Энн, — сделанный с задержкой времени или третьим лицом. На следующем — еще один голый тип, распластанный лицом к стене приделанными к ней наручниками. Все мужчины — а я насчитал дюжину фигур — были сфотографированы либо со спины, либо с капюшонами на голове. Очевидно, им не хотелось оставлять здесь свои физиономии и иметь у себя прелестное личико Энн Кемпбелл. Люди вообще осторожны с фотографиями такого рода, а когда им есть что терять — осторожны вдвойне. Любовь и доверие — замечательные вещи, но у меня складывалось впечатление, что в данном случае ничего, кроме похоти, не было. Просто случайные знакомцы по известной поговорке: «Как, ты говоришь, тебя зовут?» Я хочу сказать, что если у Энн Кемпбелл был настоящий друг, которого она любила, она ни за что не привела бы его сюда.

Синтия тоже перебирала карточки, но брезгливо, как будто они являлись переносчиками венерической болезни. На некоторых были запечатлены половые органы — крупным планом, с разных точек. Они варьировались от «много шума из ничего» через «как вам это нравится» до «укрощения строптивой».

— Все фигуранты — белые, у всех сделано обрезание, большинство шатенов, несколько блондинов. Можно их использовать для опознания, как ты думаешь?

— Интересная была бы процедура. — Синтия кинула фотографии обратно в ящик. — Надо что-нибудь придумать, чтобы военная полиция не попала в эту комнату.

— Надо бы. Надеюсь, они не найдут ее.

— Пошли.

— Подойди.

Я по очереди открыл три нижних ящика и нашел там множество забав для баб, как называют их продавцы секс-шопов, а также дамские трусики и пояса, плетку-девятихвостку, кожаный суспензорий и несколько предметов неизвестного мне назначения. Признаюсь, мне было неловко рыться в этой дряни на глазах у мисс Санхилл, а она, удивляясь моему нездоровому интересу, спросила:

— Чего ты там еще не видел?

— Шнур.

— Шнур? А-а...

Ага, вот и он, нейлоновый шнур, сложенный витком, в самом нижнем ящике. Я вытащил его, принялся рассматривать.

— Тот самый? — спросила Синтия.

— Видимо, да. Похож на тот, который найден на месте преступления, — стандартный шнур. Такой везде можно увидеть, и все-таки это кое-что.

Я опять посмотрел на кровать. Это было старинное массивное ложе со спинками в головах и в изножье. К такой кровати удобно привязать лежащего на ней человека. Я мало знаю о половых извращениях, хотя и вычитал кое-что из нашего служебного руководства, но мне известно, что попытка связать человека — штука опасная. Такая крупная и здоровая женщина, как Энн Кемпбелл, всегда может защититься, оказав сопротивление. Если же вы лежите на кровати или на земле, раскинув руки и ноги, с привязанными запястьями, то, надо думать, хорошо знаете человека, который это сделал. Иначе может произойти что-нибудь непоправимое. Так оно и случилось.

Я выключил свет, и мы вышли из комнаты. Синтия закрыла дверь с рекламным щитом. Я же отыскал на верстаке тюбик с клеем и, приоткрыв щит, промазал его торец. Все-таки попрочнее сядет. Если сообразишь, что где-то должно быть еще одно помещение, пропущенное при осмотре, то остальное — дело техники; если же не сообразишь, то щит — просто щит, накрепко приделанный к капитальной стене.

— Чуть не лопухнулся. Как ты думаешь, военная полиция сообразит? — спросил я.