Двадцать пятого апреля 1798 года парижские газеты сообщили читателям о том, что генерал Бонапарт покинул столицу: это произошло в ночь на 23-е, а накануне вечером генерал обедал с директором Баррасом и посетил театр «Фейдо», где давали «Макбета».

Увы, газетчики ошиблись. Наполеон остался в Париже, хотя планировал отбыть в экспедицию именно 23-го, — о чем ранее письменно оповестил адмирала Брюэйса, главнокомандующего эскадрой.

Почему Бонапарт не выехал в Тулон, где уже стояли корабли, почти готовые к отплытию? Дело в том, что произошел инцидент, который мог изменить и положение страны, недавно окончившей войну в Европе, и планы генерала-миротворца.

Вечером тринадцатого апреля один из сотрудников французского посольства в Вене поднял трехцветный национальный флаг, украшенный надписью «Свобода, Равенство, Братство». У стен здания посольства быстро собралась толпа. Представитель полиции попросил посла Франции Жана-Батиста Бернадота снять флаг. Бернадот, генерал с яркой внешностью — пышной шевелюрой длинных волос, горящим взглядом и орлиным носом, — отказался сделать это. Он ответил, что полиция должна навести порядок.

Бернадот не учел всех сложностей ситуации. Австрия проиграла войну Франции, и посол республики мог проявить больший такт. Однако Бернадот пошел дальше: видя, что полиция не может утихомирить толпу, он появился в дверях посольства, размахивая шпагой и громко требуя разойтись.

Такое поведение дипломата повлекло за собой взрыв негодования. Толпа взяла посольство штурмом, после чего генерал покинул Вену.

Можно ли расценить этот шаг Бернадота как демарш, за которым неизбежно последует объявление войны? Как только известия об инциденте достигли Парижа, пять директоров, составлявших высший орган исполнительной власти Франции, собрались на экстренное совещание. Если верить Баррасу, то Талейран (министр иностранных дел) и Бонапарт явились без приглашения.

Совещание началось в десять часов утра 23 апреля и продолжалось до пяти часов вечера. Наконец, Директория решила направить генерала Бонапарта в Раштатт с тем, чтобы он от имени Французской республики потребовал сатисфакции от Священной Римской империи германской нации.

В неполные двадцать девять лет Наполеон был опытным дипломатом. Разбив австрийские армии в Италии, он последовательно прошел все ступени переговорного процесса — от согласования предварительных статей до ратификации окончательного текста мирного договора.

При этом он действовал с прямотой солдата, за что впоследствии извинялся. Австрийскому уполномоченному графу Иоганну Людвигу Кобенцлю, партнеру по переговорам в Раштатте, он сказал на прощание: «Я солдат, привыкший ежедневно рисковать жизнью. Во мне бурлит огонь молодости, и я не могу проявлять выдержку тренированного дипломата».

Наполеон вышел за рамки того, что обычно делают военные, — он стал политиком. Вот пример его оценочных суждений о Цизальпинской республике, основанной на территории Ломбардии и ряда других государств и владений при его прямом участии, и выводов, в которых проявились его классовые позиции:

«Республика разделена на три партии: 1) друзья прежнего правительства; 2) сторонники независимой, но достаточно аристократической конституции; 3) сторонники французской конституции и чистой демократии. Я подавляю первых, я поддерживаю вторых и проявляю умеренность к третьим. Я делаю так, поскольку вторые являются партией богатых земельных собственников и священников, и они в итоге получат поддержку большинства людей, которых нужно сплотить вокруг франкской партии».

При этом он не только выполнял директивы правительства, но проявлял инициативу и в итоге оказал сильное влияние на изменение политической карты Европы. Он чувствовал себя не просто генералом, но генералиссимусом — недаром Талейран в письме Баррасу от 29 ноября 1797 года предлагал отдать под его начало две армии в Италии и Германии. Будучи одновременно главнокомандующим Английской армией, Бонапарт мог в целом возглавить вооруженные силы Франции. Правда, Баррас не принял предложения Талейрана и вызвал Бонапарта из Раштатта в Париж.

Теперь, после демарша Бернадота и приказа Директории вновь отправиться в Раштатт, Бонапарт имел повод серьезно задуматься. Все ли правильно он делает? Не слишком ли сложный путь выбрал? Да, взять власть он пока не может, и в вышедшей из войны Франции ему делать нечего. Но что если опять война? И зачем тогда он собирается на Восток?

Бонапарт немедленно направил приказы армии. Подготовка к восточному походу была приостановлена, а войска, находившиеся в его распоряжении, теперь могли быть использованы в Европе.

Следом он совершил очередную дерзость. Без всяких консультаций с членами Директории и Талейраном он направил письмо графу Кобенцлю. Бонапарт угрожал: он готов был вновь обнажить меч и сражаться до тех пор, пока Австрия не придет к соглашению с Францией.

Хрупкий баланс сил, казалось, был нарушен. Любой выход из ситуации обещал выгоды для Бонапарта. Если начнется война с Австрией, то кто сможет вести ее лучше, чем он? А если стороны сядут за стол переговоров, то Бонапарт пожнет новые лавры миротворца и получит хорошие шансы стать арбитром политической ситуации во Франции.

В таком духе он рассуждал во время беседы с Андрс-Франсуа Мио де Мелито, бывшим представителем Директории в Итальянской армии. Этот дух почувствовали и политики Директории, когда им стало известно содержание письма Бонапарта графу Кобенцлю. Оценив настроение австрийцев, которые вовсе не собирались использовать демарш генерала Бернадота как предлог для возобновления войны, директора благоразумно решили не направлять Бонапарта в Раштатт. Теперь Баррасу и другим членам Директории, как никогда, хотелось, чтобы Наполеон уехал как можно дальше, — слишком много хлопот он им доставлял!

Баррас прибыл в дом Бонапарта на улице Победы. «Беседа длилась не более четверти часа, — вспоминал Мио де Мелито. — Баррас вышел первым и покинул салон, едва обменявшись нарой слов с мадам Бонапарт. Генерал появился после него, не сказал ничего и пошел в свою студию, резко закрыв за собой дверь».

Все верно — «груша еще не созрела». Не надо пытаться выжать из ситуации то, чего она дать не может. Ведь Бонапарт уже пробовал договориться с Баррасом о разделе власти между двумя — для этого нужно было оттеснить других директоров. Баррас отверг идею в целом. А, в частности, возрастной ценз для занятия должности директора составлял сорок лет. Менять конституцию Франции ради Бонапарта? Слишком сложно, и Баррас не видел в этом смысла. Было гораздо проще отправить соперника за моря — туда, где он может погибнуть от пуль или болезней.

Именно этого хотел Баррас. Именно этого страстно желали другие члены Директории.

Чуткие парижане уловили эти настроения. Поэт и драматург Арно прямо сказал Наполеону: Директория хочет избавиться от генерала, но Франция требует, чтобы он остался!