Ирина подумала, что в принципе и за час успеет обернуться, ведь квартира Кирилла ближе к суду, чем ее старое жилье.

Она наполнила чайник и подожгла под ним газ. Кирилл зря озвучил свою готовность помочь. Все, путь к отступлению отрезан. Теперь председатель будет вести себя как отец Федор у инженера Брунса, то есть не уйдет, пока не добьется своего.

– Кирилл, но ребенок должен быть с матерью, – промямлила она.

Муж пожал плечами:

– Знаешь, Ир, когда критическая ситуация, надо думать не кто что должен, а кто что может. Я могу тебя подменить, и даже без особого напряга.

Ирина нахмурилась. Ей с трудом верилось, что через три недели она сможет вынырнуть из этого моря ползунков и сосок, но тогда в него с головой погрузится Кирилл. Как знать, не станет ли это последней каплей в чаше романтики их отношений? Мужчины ой как не любят превращаться в домохозяек.

– Ир, ты боишься, что я не справлюсь?

Она энергично покачала головой:

– Господи, конечно, нет! В смысле, не боюсь. Ты отличный отец.

– Ну и все.

– И ты согласишься ради… Черт, даже не ради меня, а в интересах моего коллектива?

– Ну да. Кстати, чтобы вам мой нимб глаза не резал, скажу, что я тоже не внакладе. Курсовиком хоть займусь.

– Ну-ну, – хмыкнула Ирина, – флаг тебе в руки.

– А что?

– Я вижу, ты просто не представляешь себе пока, на что подписался.

* * *

Упросив акушера-гинеколога подстраховать себя без надежды на ответную услугу (роды Семен принимать не умел и боялся), он съездил в Ленинград за своим железным конем.

Встреча с сестрой оставила тягостное впечатление, Лариса, казалось, совсем примирилась с потерей и жила как раньше.

Эти пару часов, на которые ему удалось вырваться, Семену хотелось говорить о маме, перебирать детские воспоминания, рассказывать Зине, какой была ее бабушка, когда девочки еще не было на свете.

Он настроился на грустный, чуть сентиментальный вечер, но Зина уехала на съемки, а Лариса сразу завела разговор о комнате, потому что нельзя, чтобы она пропала. Семен пожал плечами.

Устраиваясь на работу в деревню, он счастливо обошел этот скользкий момент. Полагалось прописаться на новом месте, то есть автоматически потерять ленинградскую прописку, которая сохранялась только при выезде на Крайний Север и приравненные к нему районы. Однако в деревне так мечтали заполучить нового хирурга, что выделили ему одну из пустующих изб, в которых в отличие от специалистов недостатка не наблюдалось. Заселяйся в любую и живи.

Семен иногда ощущал, что это надо как-то уладить по закону, потому что казалось, что мама вечна и всегда будет ждать его в их комнате, и он ничего не оформлял скорее от безалаберности, чем из прагматизма.

Теперь он прописан в этой комнате один, и ушлые соседи мигом составят акт о непроживании, опровергнуть который будет очень трудно, и Семен оглянуться не успеет, как его комнату займут, да еще и навесят ему какое-нибудь несоблюдение паспортного режима.

Надо срочнейшим образом искать ему работу в Ленинграде, а пока Лариса поживет сама, чтобы у соседей не загорались глаза от вида пустующего помещения.

Семен сказал, что сам не в восторге от своей пасторали, но в Ленинграде шансов у него нет. Никому неохота связываться с человеком, ухитрившимся вылететь из аспирантуры. От такого можно ждать любого подвоха. Лариса обещала поговорить с Пахомовым.

– Он для тебя прямо как золотая рыбка, – хмыкнул Семен.

– А что? Надо пользоваться, пока есть возможность! Или у тебя много влиятельных знакомых в жизни было?

Он покачал головой.

– Вот и у меня нет. Все своим лбом пробивали, так если судьба раз в жизни подкинула козырь, надо брать.

Возразить на это было нечего. Он только сказал, что у сказки про золотую рыбку не очень счастливый конец, поэтому злоупотреблять расположением Пахомова не стоит.

Лариса засмеялась. Что-что, а чувство собственного достоинства у нее имеется, и оно подсказывает, что никакой не грех попросить за родного брата.

– А вообще, – она таинственно закатила глаза, – за мной ухаживает директор картины, а это, конечно, не та фигура, что Пахомов, но тоже ничего.

– Прямо ухаживает?

Она кивнула.

Семена покоробило, что сестра думает о любви и о всяких житейских делах, когда еще не прошло сорока дней после смерти мамы, и он нарочно не стал расспрашивать.

А Лариса как ни в чем не бывало рассуждала, какие драгоценности мамы возьмет себе, а какие оставит для его будущей жены, и как он думает, мамину каракулевую шубу есть еще смысл отдавать на переделку, и что может получиться, манто для нее или только девичий полушубочек для Зины. Сейчас очень модно полушубки, но все-таки каракуль не для девочки, это мех генеральских жен.

– Ты тоже не генеральская жена, – буркнул Семен.

– Что нет, то нет.

Они не поссорились, но расстались прохладно. Лариса заявила, что он бы не развалился нормально поблагодарить ее за машину, он упрекнул сестру в равнодушии, она парировала, что кислая рожа – это еще не скорбь.

Удовольствие от обладания колесами было испорчено, Семен ехал, не сильно радуясь, что впервые за долгое время сидит за рулем, да еще и такого серьезного аппарата.

Добравшись до дому, с непривычки едва не завязнув на разбитой дороге, он заглянул к Эдмундычу – обмыть машинку чаем, но тот как раз развязался и пребывал в совершенно непотребном состоянии.

Ночью у бедняги заболел живот, он дотерпел до утра, и в восемь жена буквально на руках притащила его в приемное отделение.

Семен назначил капельницу, целый день караулил приятеля, а после работы собрался к Галине Михайловне поговорить о ее непутевом супруге. Ситуация сложилась довольно щекотливая. В этот раз, к счастью или к сожалению, измученная поджелудочная не позволила участковому допиться до белой горячки, но долго этот орган антиалкогольную оборону держать не может. Либо Эдмундыч помрет от острого панкреонекроза, либо поджелудочная железа тихо отомрет, кальцифицируется и уже не станет подавать болевые сигналы. Эдмундыч совсем перестанет просыхать и вслед за железой отомрет весь целиком от цирроза или миокардита. А может, и не доживет до этих благородных диагнозов, ведь среди местных мужиков наиболее популярны два вида смерти: «пошел за водкой, провалился в сугроб и замерз» и «по пьяни повесился в сарае».

Сейчас он покрывает алкоголизм Эдмундыча, чтобы того не выперли из милиции, но не медвежья ли это услуга? Бедняга не просто пьет, а реально болен, причем в такой стадии, когда на одних морально-волевых качествах уже не выкарабкаешься. Ему нужна помощь специалиста. Только как это осуществить практически? Можно позвонить в местную психушку, описать ситуацию, и Эдмундыча примут с распростертыми объятиями, только это ничего не даст, кроме увольнения из органов, а работа хоть как-то удерживает его личность от полного растворения в водке. Надо искать какого-то нормального нарколога, но у наркологов как – если неофициально, то платно, и очень платно.