я даже беру его с собой в ресторан... Да еще я пытаюсь писать по вечерам! У меня нет выбора! У меня — нет! Есть люди, у которых есть выбор, а у меня — нет! Ты что, не понимаешь?!

Хенрик (успокаивая). Но Анна... Анна... не надо.

Анна. Вы что, вообще ничего не сечете?.. Идиоты несчастные!

Эва. Не ори.

Анна. Идиоты!

Пауза.

Анна. Простите... Просто я жутко обозлилась.

Хенрик. Видим.

Эва. Ты пишешь?

Маргарета. Да.

Эва. Что именно?

Маргарета. Пьесу. Она начала писать пьесы.

Эва. Вот как? Занятно.

Анна. Откуда ты знаешь?

Хенрик. Что ты пишешь?

Эва. А разве не занятно?

Анна. Что пишу? Одну чертову радиопьесу.

Эва. О чем же?

Анна. Я бы давно уже закончила, если бы не эта вечная запарка.

Маргарета (о фруктах). Уф! Еще один съела... До чего же я слабовольная.

Анна. Мне еще многому надо учиться, но я знаю, что могу. Я буду писать хорошо, черт меня возьми!

Эва (Маргарете). Все мы такие.

Анна. Во всяком случае, есть люди, которые в меня верят.

Маргарета. Но почему это?

Эва. Всенародная болезнь.

Маргарета. Мне ведь надо сбавить вес.

Анна. У меня талант... в эдаком фантастическом духе... но нужно время, чтобы... ну вроде как решиться его осознать.

Хенрик. Хотел бы я ее прочесть. Можно?

Анна. Пока еще это сплошной сумбур... Придется тебе подождать. Услышишь по радио, как все остальные. Сперва я ее перепишу, она должна быть меньше чем на час, но пока не примут, денег мне не получить.

Хенрик. Что-то я на этом стуле ягодицы отсидел.

Анна. Ну так пересядь.

Эва. Сядь поудобней.

Анна. Не осмеливается.

Маргарета. Он не любит сидеть удобно. Начинает бояться.

Анна. Мне даже бумагу купить не на что. Пишу на обороте исписанных страниц.

Эва. Ты ждешь пациента, папа?

Маргарета. Но о чем эта пьеса? (Пауза.) А?

Хенрик. Правда, расскажи!

Анна. О тебе.

Маргарета. Обо мне? Забавно... Это что, комедия?

Анна. Едва ли ты сочтешь ее комедией... Нет, речь в ней о... это воспоминания, фантазии, мечты... Не знаю.

Хенрик. Но расскажи же... Объясни.

Маргарета. Правда.

Анна. Ну... в общем... Речь в ней идет о шестидесятилетнем мужчине, который несколько подавлен.

Хенрик. Стар...

Анна. И беспомощен в жизни, и вдобавок женат на садистке, которая не способна любить своего мужа, не способна любить никого, кроме себя, да и себя тоже, но главное — никого из своих...

Маргарета. Дочерей.

Анна. Именно. Откуда ты знаешь?

Маргарета. По-моему, я уже видела эту пьесу, и не раз.

Анна. А я и не выдаю себя за первопроходца. Как пьеса она наверняка ни хрена не стоит, но у меня уйма всяких мыслей, и я хочу их выразить. Я должна писать. Я в самом деле хочу писать. И тогда, черт возьми... Я бабушку из гроба подниму. Лишь бы каждый день выкраивать несколько свободных часов. У меня талант.

Маргарета. Ах, как увлекательно!

Хенрик. Интересно.

Анна. Насчет этого не сомневайся.

Маргарета. Очень любопытно.

Хенрик. Хочет кто-нибудь кофе?

Эва. Почему бы нет?

Маргарета. С удовольствием.

Эва (после недолгого молчания). Как темно. (Короткая пауза.) Хотя я по мере сил свою жизнь стараюсь осветить.

Анна. Мне вообще что-то не по себе последнюю неделю.

Маргарета. Вот как?

Хенрик. Не по себе?

Эва. Бедняжка Анна.

Маргарета. Мне тоже не по себе.

Эва. А какое лекарство помогает в таких случаях — валиум?

Анна. Нет, у меня как-то странно болит голова, я несколько раз чуть в обморок не грохнулась.

Хенрик. А как твои показатели?

Анна. Нет у меня никаких показателей.

Хенрик. Что ты сказала?

Маргарета. А выглядишь ты бодрой и здоровой.

Эва. Нет, что-то тут есть.

Маргарета. Да, пожалуй, лицо у тебя какое-то не такое.

Эва. Точно.

Анна. Тут все дело в прическе. (Эве.) Ну и тупицы же вы все!

Маргарета. Ты так часто меняешь прическу, что за тобой не уследишь.

Эва. Конечно, мы тут все только и делаем, что тебя травим.

Анна. Почему ты разговариваешь со мной в таком дурацком тоне?

Эва. Тот, кто обвиняет в глупости другого, всего лишь нормальный человек.

Хенрик. Дать тебе чего-нибудь укрепляющего?

Эва. Твой любимый старый корень?

Маргарета. Фу! Звучит как непристойность — твой старый корень, ах ты, старый корень!

Анна. Что за похабство!

Маргарета. Уж и пошутить разок нельзя.

Анна. Со мной нельзя.

Маргарета. Я обращаюсь к отцу.

Эва. Он шутки понимает.

Маргарета. У него есть чувство юмора.

Хенрик. Да, у меня невозмутимый английский юмор. Как говорят.

Анна. Хотя над тобой же и потешаются.

Маргарета. Вся его врачебная практика зиждется на этом укрепляющем старом корне.

Анна. Что ты имела в виду, когда сказала, что тот, кто обвиняет другого в глупости, всего лишь нормальный человек?

Эва. А ты не поняла?

Анна. Нет!

Эва. Ну и я тоже нет!

Маргарета. Ну, как ты теперь, дружок?

Анна. Что?

Маргарета. Я обращаюсь к тебе.

Анна. Ах, вот как.

Маргарета. Ну да. Ты же сказала, что плохо себя чувствуешь.

Анна. A-а. Нет. Вовсе нет. Quite honestly, I am in a sad state[18]. Несколько раз я чуть сознание не потеряла. Позвонила в больничную справочную, описала симптомы, мне сказали, что это напоминает синдром Мельеса.

Маргарета. Вот как? Странно.

Хенрик. Синдром Меньера.

Анна. Ничего странного. (Хенрику.) Я и тебе пыталась дозвониться, но никто не отвечал.

Эва. Но что это было?

Маргарета. Когда?

Хенрик. Где?

Эва. Это серьезно?

Анна. Когда я звонила? У меня что-то не то внутри уха. Я даже в медицинскую энциклопедию заглянула.

Хенрик. И ты потеряла сознание?

Анна. Кажется, да. Мне пришлось лечь. Йон до смерти перепугался, бегал вокруг меня, ухаживал за мной.

Хенрик. Если хочешь, я могу посмотреть твое ухо.

Маргарета. А не лучше ли тебе обследоваться?

Анна. Поживем, увидим. Если доживем.

Маргарета (беззаботно). Да, конечно... Ты так легко взвинчиваешь себя по пустякам.

Анна (со злостью). Хватит с меня твоих дерьмовых отговорок, они у меня вот где сидят!

Маргарета. Что?

Эва. Ну ты даешь!

Хенрик. Последи за своим языком, Анна! Последи за языком!

Анна. Она играет со мной в какую-то гнусную игру, а я больше играть не желаю!

Эва. God!

Хенрик. Что у тебя за выражения!

Анна. Скажи это ей!

Маргарета. Господи Боже... (Хенрику.) Теперь-то в чем дело?

Анна (агрессивно). Мне с самого рождения вдалбливали... будто у меня галлюцинации... будто я чувствую не то, что я чувствую, а что чувствует