– Откройте его.

Его невозмутимый голос заставил Оливию очнуться, и она испуганно вздрогнула. Наверное, она ослышалась... не может быть, чтобы он... Девушка растерянно глянула на письмо. На конверте было имя Доминика. Почерк был косой, уверенный, вне всякого сомнения, женский.

– Мне кажется, это личное письмо, милорд.

– Не важно. Сядьте, мисс Шервуд, и прочитайте его мне. – Кивком он небрежно указал ей на стоявший рядом стул.

Оливия, чувствуя, как дрожат у нее колени, направилась к стулу, опустилась на самый краешек и, неловко выпрямившись, осторожно, кончиком ногтя, сломала печать.

Сделав для храбрости глубокий вдох, Оливия стала читать:

«Дражайший Доминик,

с величайшим сожалением берусь за перо, чтобы написать тебе. Мы оба знали, что в конце концов все кончится именно этим, раз уж ты решил похоронить себя заживо в деревенской глуши. Ты всегда был великолепным любовником, мой дорогой. Я никогда не смогу забыть те восхитительные часы, которые провела в твоей постели, – но, увы, не могу же я и дальше спать одна? А в Лондоне так много мужчин, которые сгорают от желания занять твое место!

С наилучшими воспоминаниями,

Морин».

Когда Оливия закончила, лицо ее пылало. Она знала, от кого это письмо – недаром об этой женщине шептались за каждым углом в Рэвенвуд-Холле! – от Морин Миллер, известной актрисы и его любовницы! Смутившись до слез, Оливия опустила голову, боясь встретиться с ним взглядом. Хорошие манеры, которым ее учили с детства, казалось, подготовили ее к тому, чтобы сохранять хладнокровие в любой ситуации, но кто бы мог вообразить что-либо подобное? Что, интересно знать, положено говорить мужчине, только что лишившемуся своей любовницы? Может быть, правила приличия требуют, чтобы она принесла ему свои соболезнования? Господи, откуда же ей знать?!

– Признаться, я потрясен. Вы просто восхитительно восприняли это, мисс Шервуд! Я ведь вижу, что вы шокированы, но чем? Тем, что у меня есть... то есть была... хм... прошу меня извинить... любовница? – с издевкой полюбопытствовал он. – Или же тем прискорбным фактом, что она имела наглость найти мне замену?

– И тем, и другим. – Ответ слетел у нее с языка, прежде чем Оливия успела сообразить, что говорит. Боже милосердный, ну как она может взглянуть ему в глаза?

– Вот даже как? Что ж, похоже, и мне придется подумать о том, чтобы подыскать себе женщину, которая бы грела мою холодную постель. – В кабинете повисло неловкое молчание. – Как насчет вас, мисс Шервуд? Не хотите предложить свою кандидатуру? Вы говорите, что целовались прежде, и не раз, верно? Был ли у вас любовник? Сомневаюсь.

Оливию будто хлестнули по лицу. Щеки ее возмущенно запылали. В широко распахнутых глазах сверкали недоумение и обида. Доминик покосился в ее сторону, и с губ его слетел резкий, неприятный смешок.

– Да, понимаю. И вполне согласен с вами. Вопрос и в самом деле нелепый. По правде говоря, я вообще вам не верю. То есть не верю, что вы когда-либо целовались.

Оливия снова вскинула голову. Странно, но казалось, Доминик не был ни разгневан, ни убит горем, как можно было бы ожидать от мужчины, только что потерявшего возлюбленную. Скорее всего сердечные дела для него ничего не значили. Да, наверное, правду о нем говорят: женщины для него ничто. Бросить любую из них для него все равно что снять сюртук!

– Я не лгу, – чопорно сказала она. – И мне не нравится, что вы меня дразните.

Но он продолжал, не обращая внимания на ее слова:

– И кто же вас целовал, позвольте узнать? Ваш белокурый молодой поклонник, с которым я видел вас вчера на деревенской площади?

– Вы его видели? – Оливия ахнула.

Доминик наконец, к большому ее облегчению, отвел глаза в сторону.

– Видел. Неужели вам понравился его поцелуй?

Оливия невольно вспомнила недавние слова Доминика:

«Наверное, вы не поняли... я имел в виду не детский поцелуй в щечку, а настоящий. Такой поцелуй... настоящий поцелуй... от которого душа расстается с телом и кажется, будто весь мир у твоих ног!»

Да, невольно подумала она, это не очень похоже на поцелуй Уильяма. А ведь граф повторил именно то, о чем она мечтала, будто прочел ее собственные мысли.

– Конечно, нет. Вы его не любите. Я угадал?

– Это не совсем то, чего я ожидала, – чуть слышно прошептала она, отводя глаза в сторону. – Я думала, поцелуй... по крайней мере первый... подарит мне восторг и блаженство... экстаз, который навечно останется в моей памяти. – Признание вырвалось у нее раньше, чем она успела сообразить, что говорит. Оливия спохватилась, но было уже поздно. «Господи, – сердито подумала девушка, – наверное, я сошла с ума. С чего мне пришло в голову делиться с этим человеком самым сокровенным?»

– Стало быть, вы разочарованы, не так ли?

Будь он проклят, разозлилась она. Почему у него такой довольный вид? Упрямо расправив плечи, она вызывающе посмотрела ему прямо в глаза.

– Я не хочу больше говорить об этом, милорд! И вынуждена просить вас впредь воздержаться от подобных вопросов, тем более что это вас совершенно не касается.

– Боже, кажется, меня высекли! – Теперь он уже откровенно насмехался над ней. – Но признайтесь, мисс Шервуд, вы ведь меня осуждаете, не так ли?

Оливия неодобрительно взглянула на полупустой графинчик с бренди, стоявший на столике возле него. Перехватив ее взгляд на лету, Доминик лукаво подмигнул и взял в руки бокал.

– Что такое, мисс Шервуд? Не нравится, когда мужчина находит подобный способ приободриться?

Бокал был заполнен еще почти на треть. Доминик поднес его к губам и одним глотком осушил темно-рубиновую жидкость. Потом вызывающе глянул на нее, и глаза их вновь встретились.

Оливия возмущенно поджала губы, но предпочла промолчать. Впрочем, она сама не понимала почему – ведь было понятно, что перед ее глазами сейчас разыгрывается спектакль.

– Ну же, мисс Шервуд, не стесняйтесь. Выскажите, что у вас на уме. И что бы вы ни сказали, клянусь, все будет прощено и забыто.

– Вы ошибаетесь, я вполне терпимо отношусь к спиртному, – возразила Оливия. – Даже мой отец любил порой выпить бокал хорошего эля. Просто мне кажется, что сегодня вы выпили несколько больше, чем нужно.

– Так оно и есть, – неожиданно миролюбиво согласился он, повергнув девушку в изумление. – Впрочем, не важно, – отмахнулся Доминик. – Все равно, мне кажется, вы меня недолюбливаете.

– Нет, сэр, нисколько! – возмутилась она. – Я думаю... мне кажется, это я вам не нравлюсь. А порой вы смотрите на меня так, будто...

Она ему не нравится! Доминик едва не поперхнулся. Господи, ну надо же! Да, конечно, он смотрит на нее, это так, но куда же прикажете ему смотреть, если, когда она рядом, он попросту не в силах оторвать от нее глаз? Даже сейчас его взгляд жадно ласкал изящный изгиб ее шеи. Доминик готов был посмеяться, что ни фальшь, ни притворство не знакомы этой девушке. И ведь она даже не подозревает о том, что делает с ним ее красота!