– Я сломал больше костей в минувший год, чем за пятнадцать лет до того, – сухо проронил он. – Если время меня не излечит, в один прекрасный день я сломаю шею. – Он вывернулся, чтобы встретиться с ней взглядом, и на один бесценный миг она улыбнулась ему в ответ. Затем она отвернула прочь от себя его лицо и опять принялась разминать его страждущие мышцы.

Пселлос не принимал гостей в тот вечер, и они явились к нему на обед на уровень башенной наружной галереи. Рол насчитал одиннадцать уровней над землей и семь под, но знал, что внизу их гораздо больше, там лежат редко посещаемые пещеры, которые ему, вероятно, не суждено увидеть. У Пселлоса имелась лаборатория гдето глубже арен для упражнений, где он порой исчезал на несколько дней подряд, а среди слуг Башни ходили толки о потайных кладовых, набитых самоцветами, о погребенных в каменных склепах страдальцах демонах, о забытых пленниках, едва живых от голода в глубоких и мрачных темницах. Большей частью откровенные выдумки, но половина того, что рассказывали, вполне могла оказаться правдой, и это не удивило бы Рола. Он повидал и сделал достаточно за этот год в Башне, чтобы знать: все возможно. Пселлос был в ударе. Он велел Ролу и Рауэн облечься в их лучшие наряды, а длинный стол загромождали хрусталь и серебро с невероятно точным изображением карака с полной парусной оснасткой, изготовленной из тончайших золотых пластин, в центре. Главный трюм этой игрушки наполняла соль, а серебряные бочонки, выставленные на палубе, содержали прочие приправы и соусы. Большая разница по сравнению с сушеной рыбой и солоноватой водой на «Нырке».

Молчаливые слуги впляс обслуживали троих за столом, их приходами и уходами управлял, кратко кивая или взмахивая рукой, Куаре. Обедающие запивали армидийским яблочным вином филе Прибрежного Монаха, фаршированное анчоусами и каперсами, извлекали креветочных улиток из их витых раковин серебряными щипчиками и поглощали кусок за куском ягнячьи котлеты, нежные, с кровью, тающие во рту, сдобренные чесноком и тимьяном. Наконец они отодвинули стулья, отпустили слуг и устроились поудобнее. Пселлос откупорил бутыль кавайллийского бренди из древнего инкрустированного стекла. Джиббл превзошел себя. В таких яствах не нашел бы упущения и король. Пселлос был много в чем суров, но не в том, что касалось желудка.

– Год и день ты провел под моим кровом, – сказал Пселлос мальчику. – Несомненно, в твои юные годы это кажется долгим сроком. И все же твое учение едва ли началось. Рол, твоя наставница говорит мне, что ты вотвот превзойдешь ее в бою, а ты понятия не имеешь, сколь высока эта похвала. – Он помедлил и внимательно оглядел Рола и Рауэн. Казалось, он упивается неким тайным знанием, точно скряга, млеющий над накопленным в сокровищнице золотом.

– Но искусство боя – это еще не все. Есть и другие премудрости, которыми не так просто овладеть. Я хочу, чтобы ты изучил их все. Я хочу увидеть, что ты можешь делать.

Возможно, он был несколько пьян, но не только от вина. Пселлос часто впадал в настроения вроде нынешнего. Он сидел и рисовал им их будущее, туманно, но тем не менее явно, доставляя себе немало удовольствия сколь угодно смутными картинами блеска и славы. Порой Ролу казалось, будто в Пселлосе борются две сущности, одна та, что с гордостью учит, а другая, замкнутая и безобразная, ревниво оберегает свои знания. И не угадаешь, что сильнее. Пока чтото одно не победит.

– Да, какая вы славная парочка. Что за красота сидит за моим столом. Рол, у тебя княжеское чело. Рауэн, ты безупречна, без единого пятна. Останешься со мной. Я желаю насладиться тобой нынче ночью.

Рауэн наклонила голову, не выразив никаких чувств. Теперь Рол хорошо знал ее и заметил мимолетный огонек в ее глазах. Давненько Пселлос не призывал ее к себе в постель и не посылал возлечь с другими. И Рол втайне надеялся, что Пселлос сдержит слово и больше так не поступит. Он тоже наклонил голову. А что сказать, если ни слова не произнесла Рауэн?

От Пселлоса тоже не укрылось слабое и мгновенное изменение во взгляде Рауэн. И, кажется, это еще больше подняло ему настроение.

– Рол, несомненно, какаянибудь хорошенькая служанка с кухни ждет тебя внизу, но, прежде чем ты нас покинешь, я хотел бы тебе коечто преподнести. – Отодвинув свой стул, Пселлос поднялся и достал с ближайшего шкафа длинный и гладкий деревянный футляр. Отпер и поднял крышку. То, что содержал футляр, вспыхнуло, отражая пламя свечей, и бросило отблеск на лицо Господина. Сабля. Она взлетела в руке Пселлоса, точно серебристоголубая водная струя. Чуть поведя запястьем, Пселлос послал вертящийся кубарем клинок к лицу Рола. Рол подался в сторону и подхватил оружие в воздухе, точно бумажную птичку. Пселлос рассмеялся.

– Хорошо, хорошо. Рауэн не зря тратила время, как я вижу. Имя… впрочем, не важно, какое имя носила эта сабля. Теперь ты должен дать ей новое. Она твоя, по меньшей мере на некоторое время.

Поверхность клинка посвечивала, точно спокойное море на отмелях по вечерам. Посвечивание было недобрым, точно холодный смешок дрогнул в хватке Рола. Рол почти чувствовал, что у оружия есть голос, что оно шепотом изливает тоску по бойне. Голос этот напоминал стенания голодной крысы. Но, безупречно, уравновешенная сталь вызывала и восторг. Казалось, она обрела единство с сухожилиями его руки, став ее чуть изогнутым и сверкающим продолжением. Легкая сабля. Рукоять ее была простой, рабочей, лишенной украшений, но дивный блестящий клинок не уступал красотой ограненному самоцвету.

– Ты думаешь, он к этому готов? – спросила Рауэн Господина, в ее голосе послышалась странная сдерживаемая настойчивость.

– Поглядим. Что ты думаешь о подарке, Рол?

– Думаю, я мог бы изрубить им северный ветер. Спасибо, мой повелитель.

Заговорила Рауэн:

– Это древний клинок, он хранит много воспоминаний. Он умножит возможности твоей правой руки, но есть коечто…

– Не порти удовольствие, моя дорогая, – с заметной веселостью произнес Пселлос. – Пусть мальчик получит игрушку. – Из мягко обитого ящичка он достал простые деревянные с кожей ножны, отделанные позеленевшей бронзой, и метнул Ролу. – Теперь ступай. – И, когда Рол поднялся и поклонился, добавил: – Держи это при себе постоянно. И не извлекай из ножен, если только не намерен пролить кровь.

– Но мне понадобится узнать его. Поупражняться…

– Нет. Ты вскоре обнаружишь, что этот клинок прилаживается к тебе. И тебе нет нужды к нему привыкать. Сабля сама об этом позаботится.

Рол ощутил покалывание тревоги.

– Что это за оружие?

– Древнее и неповторимое. Требующее к себе уважения. Теперь ступай.

Рол повиновался. На краткий миг он встретил взгляд Рауэн, прежде чем повернуться к двери, и заметил, что огонек, недавно в нем появившийся, вновь потушен. Это открытие омрачило простую и бурную радость от дрожания в руке сверкающей сабли, и Рол тяжелой поступью спускался по бессчетным ступеням Башни, часть его осталась с Рауэн у стола Пселлоса.

В ту ночь он лег с Арексой, темноволосой девушкой с внутренней части Гаскара, работавшей на средних уровнях Башни, у нее были умелые руки швеи. Юная швея дышала под ним скоро и легко, прижимаясь к нему бедрами. Он не сводил глаз с меча, висевшего перед ним на стене, думая о подобной стальной пружине силе Рауэн, противостоявшей ему. Почемуто эти два образа оказались связаны в его мыслях. Как бы то ни было нелепо и безнадежно, он знал, что любит Рауэн. Любит ее нечастые улыбки, ее молчание, ощущение цельности и спокойствия, которое дает ему ее присутствие.