— На прошлой неделе они отметили десятилетие свадьбы, — сообщила Сандра. — У меня есть два маленьких братика.

— Ты с ними дружишь? Джуно относится к тебе так же внимательно, как к ним?

— Мальчики пока еще маленькие, но симпатичные. Джуно — хороший человек. У него своя конюшня, и он учит меня езде на лошадях. — Сандра покачала головой. — Сложности у них со мной, а не у меня с ними.

Эвелин хотела спросить Сандру, что она имеет в виду, но вдруг спиной почувствовала, что сзади кто-то стоит. Она обернулась и увидела у двери Томаса Айвора, с интересом слушающего их разговор.

— Вы быстро справились, — сказала Эвелин, довольная, что он разглядывает дочь, а не ее.

— Я говорил, что не берусь не за свое дело. Где я могу вымыться? — Его руки были выпачканы и пахли смесью масла и бензина. Рубашка была засучена по локоть, на руках заметны капельки пота. Работа, видимо, оказалась не слишком легкой.

— Сейчас покажу.

Она хотела просто сказать ему, где ванная, но его присутствие настолько смутило и взволновало ее, что она, непонятно зачем повела его через холл и вошла вместе с ним в ванную комнату, сверкающую серебристо-голубыми и ослепительно белыми тонами. Его взгляд задержался на большой и глубокой ванне, где могли бы поместиться двое, затем он стал внимательно рассматривать коллекцию разноцветных флаконов с пеной для ванны, шампунями, кремами. Он кинул взгляд и на блюдца с ароматизированными свечами, стоящие на подоконнике и наполняющие комнату волнующим запахом.

— Ничего не говорите, — предупредила его Эвелин.

— Нельзя даже спросить, какое мыло я могу взять? — удивился Томас Айвор, глядя на разгоревшееся лицо Эвелин с притворным недоумением. В глубине его глаз теплился огонек желания. Эвелин опять попала в глупое положение, что смутило ее еще больше. — Я хотел бы воспользоваться этим миниатюрным кусочком мыла, лежащим на краю этого нежно-голубого умывальника, — нарочито витиевато обратился он к Эвелин.

Томас Айвор опять пытался смутить ее.

— Я вижу здесь много интересного, — медленно заговорил он, продолжая разглядывать уютную комнату.

Эвелин наблюдала за ним в зеркало. Он стоял в своей излюбленной позе, скрестив руки на груди, и терпеливо ждал, пока она даст ему мыло.

— Неужели? — решила поддержать разговор Эвелин.

— Можно много узнать о человеке, зайдя в его ванную. Вы, к примеру, отличаетесь хорошим здоровьем, за исключением аллергии на свежескошенную траву. Вы не любите таблетки и принимаете их в случае крайней необходимости, вы предпочитаете обычную бритву, электрическая не для вашей нежной кожи. Вы, безусловно, целомудренны, очень заботливо лелеете свое тело и лицо, и, — он с иронией взглянул на роскошную ванну, — вам нравится держать себя в чистоте, в идеальной чистоте.

«Безусловно целомудренны»… Он так решил, подумала Эвелин, потому что не увидел никаких противозачаточных средств. Но ведь их удобнее держать возле постели. Она так и поступала, когда, после окончания университета, приехала к родителям и встретилась с Грегори Тернером. Тогда она верила, что он полюбил ее на всю жизнь, но появление Глории все изменило…

Эвелин достала новое мыло, сунула его в руки Айвора и захлопнула дверцу туалетного шкафчика, чуть не задев его лицо.

— Осторожнее! Меня уже однажды сильно стукнули по носу.

— Возмущенный клиент?

— Нет, разъяренный папаша.

— Вы дрались с отцом?

Он нагнулся над умывальником, включил горячую воду и стал намыливать выпачканные машинным маслом руки.

— Дрался он, я старался, по большей части, увертываться… до тех пор, пока не стал достаточно взрослым.

Сердце Эвелин сжалось от сочувствия и невозможности утешить его.

— Вас много обижали в детстве?

Он намылил руки зеленым хвойным мылом в форме рыбки и заговорил, не переставая отчищать грязь.

— Мне хорошо жилось, пока мать не умерла от рака. Мне тогда было десять. Отец озлобился и, когда напивался, что случалось все чаще, налетал на меня с кулаками. Он ни разу пальцем не тронул мою сестру — она была копией матери. Отец перестал лезть в драку, когда я вырос, но так и не избавился от злости на мир.

— Никто не знал, что он вас бил?

— Он страдал вдвое больше, чем я, — пожал плечами Томас Айвор. — В конце концов, я ушел, у меня было будущее. А он не смог избавиться от прошлого. Он тосковал до самой смерти. — Айвор ополоснул мыло и руки горячей водой, потом включил холодную воду и тщательно смыл остатки грязи с умывальника.

— Мне очень жаль, — с трудом выдавила Эвелин.

— Жалейте его, а не меня. — Он повернулся к ней и вытянул вперед руки, будто ожидая, что кто-то стремительно кинется их вытирать.

Эвелин поспешила достать ему пушистое махровое полотенце.

Томас Айвор насухо вытер руки, повесил полотенце на шею и с наслаждением вдохнул терпкий аромат, оставшийся в ванной после ее утреннего купания.

— Ммм… восхитительно. Вы фанатик омовений, мисс Лентон?

— Кажется, мы договорились, что вы будете звать меня Эвелин, — сказала она, не желая вступать на опасную почву.

— Я решил, что «мисс Лентон» звучит приятнее. Это так…

Она знала, что он скажет, и ее руки, сами по себе, закрыли его рот, пытаясь удержать очередную колкость.

Его глаза сверкнули.

— … изысканно… — Слово было еле слышно, его губы сомкнулись в центре ее ладони, — почти как в поцелуе.

Эвелин резко отдернула руку и вытерла ее полой блузки, но ощущение жара его прикосновения сохранилось.

Она с негодованием смотрела ему в спину, пока он вешал на крючок полотенце.

— Зачем только вы возились в гараже! Теперь придется все стирать.

— Я что-нибудь испачкал? — Он осмотрел узкие рукава светлой рубашки, заметил несколько пятнышек грязи на манжетах и воротнике и… начал расстегивать пуговицы.

— Вот уж, действительно, «непредвиденные обстоятельства». Не соблаговолите ли вы ее постирать? — Он сбросил рубашку, представив взору Эвелин мощный загорелый торс.

— Я — не прачка, — возмутилась Эвелин, отодвигаясь к двери. — Оставьте это удовольствие для миссис Морган.

— О, простите. Я думал, вы захотите воспользоваться шансом и полюбоваться моим полуобнаженным видом… мы тогда были бы в расчете, — промурлыкал Томас Айвор, придвигаясь к ней.

Только бы он не прочитал в ее глазах, что она уже представляла его и полностью обнаженным, в этой самой комнате!

— Неужели вам недостаточно всех тех неприятностей, которые ваша семья мне уже доставила? — Эвелин перешла в решительное наступление, стараясь не смотреть на Томаса. — Если из-за вас я потеряю и работу, и репутацию, то, клянусь, я подам на вас в суд. И тогда вам придется содержать меня всю оставшуюся жизнь.