И громче всех требовал социальной справедливости именно тот, кто уже нацелился на куски общенародной собственности и, едва выпал шанс, отхватил без колебаний. «Демократ» первой волны, возмущавшийся тем, что в багажнике черной райкомовской «Волги» нашли пять батонов колбасы, потом тихо за бесценок купил флагман советской металлургии, так же тихо продал его в миллион раз дороже и отбыл на ПМЖ в Ниццу Жаль, что его тогда не заставили сожрать все пять батонов. Может, подавился бы…

Заметьте, никто из экономистов, манивших нас в обильный рынок, никто из политиков, звавших в демократию и цивилизованный мир, потом, когда надежды и ожидания большинства не сбылись, даже не подумали повиниться. Почему бы это? Ведь явно ошиблись. Нет, как раз не ошиблись: их личные надежды и ожидания исполнились с лихвой. А народ… Ну, знаете ли, все до одного богатыми стать не могут. Такова простая арифметика жизни. А равенство в бедности вам самим не нравилось. Вы же не хотите назад, в социализм? Да как сказать… В советскую школу, например, хочу.

Тут я должен сделать небольшое отступление. В моей жизни школа сыграла огромную роль. Собственно, благодаря ей я, мальчик из заводского общежития, из семьи, где поначалу имелась одна-единственная книга «О вкусной и здоровой пище», смог развиться в мыслящего человека и подготовиться к поступлению на литфак пединститута, став первым в нашем роду человеком с высшим образованием. Обе мои бабушки, рязанские крестьянки, были неграмотными. И я, пионер, организовал на дому ликбез, учил их по букварю читать и писать. Не очень, правда, успешно.

Вспоминая учителей моей 348-й школы, я могу сказать: у этих очень разных педагогов было одно общее качество – бескорыстие. Во всяком случае, мне они помогали совершенно бескорыстно, то есть даром. Покойная ныне директор нашей школы Анна Марковна Ноткина даже ходила со мной на вступительные экзамены, чтобы никто не обидел ее выпускника. Удивительная женщина! Но сначала немного о том, как я сам стал работать учителем.

В 27-й школе я получил девятый класс, где после трудового дня «догоняли» полное среднее образование люди разных возрастов и судеб. Были почти сорокалетние работяги, которым аттестат требовался, чтобы, скажем, получить должность мастера. Они относились к учению серьезно, слушали внимательно, занятия пропускали только по уважительной причине, перебрав в дни аванса и получки. Были юные шалопаи, их родители загнали в «вечерку», потому что в дневной школе они всех достали. Были и жертвы плана по повышению образовательного уровня рабочего класса, который спускали в предприятия из райкома. Эти прогуливали при каждом удобном случае, частенько приходили выпившими и дерзили. С ними я не связывался. Большинство учеников мало что помнили из курса восьмилетки, мы занимались в основном повторением и ликбезом, поэтому к урокам я особенно не готовился. Главное – «борьба за контингент». В случае злостных прогулов надо звонить начальнику нерадивого ученика, а то и в профком или даже в партком. Не помогает – ловить по месту жительства и взывать к совести. Каждый урок начинался допросом прогульщиков: почему пропустили уроки? Была у меня одна семейная пара лет тридцати.

– Иванов, – строго спрашиваю. – Где ваша супруга?

– Отсутствует.

– Вижу что отсутствует. Не слепой. Почему?

– По уважительной причине. Можно, потом скажу?

– Нет уж… Говорите, чтобы все слышали!

– Аборт сделала…

Общий хохот, а я не знаю, куда глаза девать.

– Ну ладно… Бывает… А где Зелепукин? Где этот прогульщик?

– Перед армией все никак не нагуляется, стервец! – наябедничал кто-то.

– Сегодня же иду к нему на завод! Я ему покажу дорогу в страну знаний!

В общем, очень похоже на популярный в ту пору сериал «Большая перемена». С одной только разницей: ни в кого из учениц я, как герой ленты, тоже молодой педагог, не влюбился, хотя и видел, какой интерес питают к моей персоне молоденькие ткачихи и поварихи. Одна постоянно после уроков оставалась, чтобы задать мне вопросы по пройденному материалу, причем с каждым разом юбка становилась все короче, а вырез блузки – обширнее. Однажды утром, придя в учительскую, я услышал: сегодня ко мне на урок собирается директор школы Файнлейб, маленькая дама предпенсионного возраста – очень строгая. А у меня даже плана урока нет – собирался подбить какие-то хвосты. И вот я вхожу в класс, понимая, что впереди у меня серьезные неприятности. Класс притих, даже ученики, хватившие пивка перед уроком, стараются дышать куда-нибудь под парту. В заднем ряду сидит директриса, похожая на состарившуюся травести, всю жизнь игравшую строгих отличниц. Я беру мел, пишу на доске «На фронт ушедшие из школ…» и говорю:

– У нас сегодня свободный урок, а тема: «Подвиг советского народа в творчестве поэта-фронтовика Александра Межирова».

Класс облегченно вздыхает, я тоже – позориться перед начальством не придется. И тут же шпарю наизусть:

Мой урок был признан образцовым, и я стал любимцем суровой директрисы. Она даже порывалась выйти на военное начальство, чтобы мне дали доработать до лета, но я умолил этого не делать: Владимир Вишневский, ушедший в армию, написал мне, что витают слухи, будто с весны ребят с высшим образованием начнут призывать не на год, а на полтора. Полтора года мне, женатому и обуреваемому литературными мечтаниями, казались катастрофой. Я проработал в школе совсем недолго, получив под личную роспись повестку, в которой говорилось, что 25 октября 1976 года в 8.00 мне надлежит явиться на призывной пункт на стадион «Москворечье». А 23-го в Красной Пахре начинался семинар творческой молодежи, и я попал в список участников. Участие в семинаре – необыкновенная удача, важная веха в жизни и творчестве, переход в новую категорию – из начинающих в молодые поэты. Об участии в таких семинарах непременно упоминали в предисловиях к стихам, то был знак отличия, как у спортсменов поездка на международные соревнования. Я попытался получить недельную отсрочку, но в военкомате отмахнулись: закон для всех один, для поэтов тоже!

Сонно-сердитый майор посмотрел на меня с недоумением:

– Какая еще Пахра? Лишь бы в армию не идти, защитнички… До тебя тут скрипач приходил. В Вену собрался, а мы его – в Вытегру!

Я побежал в Бауманский райком, где меня помнили по комсомольской работе, но там ответили:

– Старик, с армией не договоришься. Сами же про них сочинили: «Как надену портупею, так тупею и тупею!»

Спасла Анна Марковна. Я пришел в школу, чтобы помочь с концертом к ноябрьским праздникам, и она заметила мою кислую физиономию:

– В чем дело? Жена бросила?

– Хуже… – скуксился я и поведал о своем горе.

– Мне бы твои проблемы! – воскликнула Ноткина, у которой накануне залило школьный подвал. Она сняла трубку: – Вася? Узнал? Как дети?.. Старший в школу пойдет?.. Летят годы! Ну приводи! Да, слушай, тут вот какое дело…