— Господи, это, наверное, стоило сумасшедших денег.

— Думаю, да.

— Твоя мать и вправду столько зарабатывает?

Сиджей подняла на него глаза.

— Не знаю. Она почти каждый вечер уходит показывать объекты, думаю, дела у нее идут хорошо.

Я вздохнула. В другом конце комнаты Рокки жевал резиновую игрушку и наблюдал за мной, надеясь, что я попытаюсь подойти и отнять ее.

— А это что за парень? — спросил Трент.

— Это? Да никто.

— Он и на этой фотографии.

— Просто «курортный» роман. Ну, ты понимаешь.

Трент молчал. Рокки почуял что-то неладное, прошел через всю комнату и положил голову ему на колени. Я воспользовалась моментом и схватила игрушку.

— Что случилось? — спросила Сиджей.

— Ничего, — ответил Трент. — Слушай, уже поздно, а мне завтра на работу.

Мы уехали и после этого видели Трента и Рокки гораздо реже, чем раньше. Зато часто встречались с Шейном, который мне не очень-то нравился. Он не был груб со мной, но в нем сидело что-то такое, чему я не доверяла. Когда Глория и Сиджей обсуждали Шейна, Сиджей часто говорила: «Ой, ма-ма» и выходила из комнаты. Обе были расстроены, и я не понимала почему. Мне казалось, что вокруг столько счастья! Например, бекон или те прекрасные деньки, когда мы с Сиджей валялись во дворе, а ее пальцы скользили по моей шерсти.

Одно мне совершенно не нравилось. Я не любила Мыться. Во всех моих предыдущих жизнях Мыться означало стоять на улице и терпеть, пока меня поливали водой и терли скользким мылом, вонявшим хуже, чем волосы Глории, и этот ужасный запах надолго оставался потом в моей шерсти. У Сиджей Мыться означало стоять внутри маленькой коробки с гладкими стенками. Я всегда считала это наказанием. Она поливала меня водой из собачьей миски с ручкой и терла зловонным мылом, а я стояла там с зажмуренными глазами и с опущенной головой, пытаясь вытерпеть это надругательство. Все восхитительные ароматы, которыми мне стоило столько труда и времени пропитать свою шерсть, — запахи грязи, испорченной пищи и мертвых животных — безвозвратно исчезали с каждой новой порцией вонючей теплой воды. Когда я пыталась сбежать, то всего лишь беспомощно царапала стенки, мои когти были не в состоянии за что-либо зацепиться, а Сиджей сердилась.

— Нет, Молли, — строго говорила она.

Мыться было самым страшным наказанием, потому что я никогда не знала, в чем провинилась. Но оно заканчивалось, Сиджей заворачивала меня в полотенце и прижимала к себе, — ради этого стоило вытерпеть все мучения. В ее крепких объятиях мне было спокойно и тепло.

— Молли, собачка моя, Молли. Ах ты мой шнудель, — шептала она мне.

Потом она брала полотенце и растирала меня, после чего моя кожа оживала и приятно зудела. Когда Сиджей ставила меня на пол, я начинала носиться по всему дому, вытряхивая остатки воды из шерсти, я запрыгивала на стулья, диван, терлась о ковер то одним плечом, то другим, вытирая шерсть и массируя кожу.

Сиджей смеялась, не переставая, но если в это время дома была Глория, она всегда на меня кричала.

— Хватит! — Я понятия не имела, отчего она злилась, но по опыту знала — это ее обычное состояние. Ее не радовало даже то, что наказание Мытьем было окончено, и мы могли вместе отпраздновать мою свободу и порадоваться тому, как это здорово — носиться по дому и запрыгивать на мебель.

Когда Сиджей вновь стала регулярно закрывать меня в подвале, я поняла: началась школа. Сидя внизу, я слушала шаги Глории, пока и она не уходила из дому. Потом я отправлялась на улицу через собачью дверь и ложилась на свое любимое местечко, скучая по Сиджей. Иногда, задремав, мне казалось, что ее пальцы еще касаются моей шерсти.

Мы продолжали регулярно ходить в корпус искусствоведения. Иногда там были и другие люди, которые меня гладили, а иногда мы с Сиджей сидели в кружке совершенно одни. Однажды вечером, когда кроме нас там никого не было, раздался стук в дверь — очень странный звук, который заставил меня зарычать и ощетиниться.

— Молли! Все в порядке, — успокоила меня Сиджей. Она подошла к двери, и я за ней. Я поняла, что по другую сторону двери стоял Шейн, но комфортнее мне от этого не стало.

— Эй, Сиджей, открывай, — скомандовал он. С Шейном был кто-то еще.

— Мне нельзя никого сюда впускать, — ответила Сиджей.

— Да ладно тебе, малышка.

Сиджей открыла дверь, и оба парня ввалились внутрь. Шейн схватил и поцеловал Сиджей.

— Привет, Молли, — сказал он мне. — Сиджей, это Кайл.

— Привет, — ответила Сиджей.

— Ну что, достала ключ?

Сиджей скрестила руки на груди.

— Я же говорила тебе…

— Слушай, мы с Кайлом просто хотим сдать экзамен по искусствоведению, пустяковый экзамен в середине семестра. Ты же знаешь, что все это ерунда, и вряд ли мне эти знания действительно пригодятся в жизни. Мы всего лишь сделаем копию и уйдем.

Я не могла понять, что с Сиджей, но она точно не была в восторге от происходящего. Она отдала что-то Шейну, который, в свою очередь, повернулся и бросил это Кайлу.

— Я быстро. — Кайл развернулся и ушел. Шейн ухмылялся Сиджей.

— Ты понимаешь, что меня могут за это отчислить? Я и так на испытательном сроке.

— Да расслабься! Никто не узнает. Молли же никому не скажет. — Шейн протянул руку и погладил меня по голове. Он был слишком грубым. А потом схватил Сиджей.

— Ты что! Не здесь.

— Да ладно, в корпусе никого нет.

— Прекрати, Шейн.

Я почувствовала раздражение в ее голосе и тихо зарычала. Шейн рассмеялся.

— Господи! Только не натравливай на меня собаку. Я пошутил. Пойду помогу Кайлу.

Сиджей вернулась к своей игре с бумагами и мокрыми палочками. Вскоре Шейн вернулся и бросил ей что-то на стол.

— Ну все, мы ушли, — сказал он. Сиджей ничего не ответила.

Через несколько дней Глория и Сиджей спокойно смотрели телевизор, а я спала, как вдруг в дверь постучали. Я поднялась и завиляла хвостом, думая, что это Трент, однако вместо него на пороге оказались двое мужчин в темной одежде с металлическими предметами на поясах. Я видела таких людей и раньше: полицейские. Сиджей впустила их в дом. Глория встала. Я продолжала вилять хвостом и начала их дружелюбно обнюхивать.

— Вы — Клэрити Махони? — обратился один к Сиджей.

— Да.

— Что происходит? — спросила гостей Глория.

— Мы по поводу грабежа со взломом в корпусе искусствоведения в школе.

— Грабежа со взломом? — переспросила Сиджей.

— Ноутбук, немного наличных и серебряная рамка для картины, — пояснил офицер.

Глория ахнула.