Расскажу о том, как это событие произошло у меня самого. В это время я уже практически полностью излечился от сильного радикулита и вышел из больницы. Не дай Бог кому-нибудь узнать, что это такое. Перед госпитализацией я не был в состоянии ни лежать, ни сидеть, ни ходить, ни спать. Точнее, все это сопровождалось у меня адской болью. Болячку подлечили, и я ходил на процедуры в больницу рыбаков. После одного из таких посещений — а денек был прекрасный — я поднялся наверх по Дмитрия Донского и свернул в небольшой парк, где давно была организована маленькая городская ВДНХ, которая, как правило, функционировала только в специальные дни.

Никого не было, я свернул в сторону от шума машин и сел на одну из скамеек, которые были расставлены вдоль аллеи с высокими деревьями, посаженными еще немцами. Из последнего морского рейса я привез компактный японский плеер (walker) для проигрывания магнитофонных лент и вставил в него кассету. Мой сын, большой любитель классической музыки, записал до этого, прямо с коротких волн, арию из пятой Бразильской Бахианы композитора Хейтора Вилла Лобоса. Ее исполняла, как я узнал уже позднее, американка Барбара Хендрикс. Я уже много раз слушал эту арию, она мне очень нравилась, и решил доставить себе истинное удовольствие, пребывая в одиночестве на природе. Надел наушники, включил и стал слушать. Но не прошло и минуты, как случилось что-то невообразимое. Я почувствовал — совершенно очевидно, всеми своими органами, включая земное зрение и даже своей «кожей», что все пространство вокруг меня и небо надо мной стало быстро меняться каким-то непонятным образом.

Это небо стало раскрываться, расширяться — надо мной и от меня, в разные стороны и, наверное, до горизонта, который мне не был виден. Оно стало совсем другим, и это невозможно передать никакими словами. Потому что тот открытый кверху «котел», в самом центре которого я вдруг оказался, наполнился ярким радостным светом и брызжущей энергией. Это и есть та акаша, о которой говорят древние индийские тексты. Все здесь ликовало в неудержимом восторге вечной жизни и безбрежного счастья. И на фоне всего этого звучал прекрасный голос божественной арии Вилла Лобоса. Честно говоря, о музыке я даже забыл, я не мог понять, что со мной происходит. Это длилось не мгновение, а наверное, минуту или больше. Я боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть эту окружающую меня неземную действительность. Потом осмелел и стал медленно водить глазами влево и вправо. Состояние окружающего мира — безудержное радостное самозабвенное веселье и упоение жизнью — оставалось по-прежнему. Но почти тотчас оно стало быстро исчезать и уходить куда-то вовне.

Божественный голос все еще пел арию, а я, подняв голову, увидел обычные легкие облака на голубом небе. Я выключил музыку. Мистерия пришла и ушла. Как сказал Иисус: «Дух дышит, где хочет» (Ин. 3:8). В то время я еще не понимал, что это — мистерия. Для меня это было что-то совершенно необычное и необъяснимое.

Мистерия «открывшегося Неба» знакомит человека с Раем, с тем местом, в котором он окажется после смерти, если его духовное развитие завершится этой «райской» ступенью. Может ли в Рай попасть женщина? Бесспорно, может, даже уже только потому, что Дух — это тоже «Женщина». Каким образом? И раскрывается ли над ней Небо? Это мне неведомо. В Писаниях народов мира такие случаи не зафиксированы.

Но, наверное, главное в этой мистерии является все-таки не это «чудо». На то впечатление, которое испытывает человек, вброшенный в эту мистерию, воздействует особый животворящий брызжущий «свет», сущность которого правильнее всего описана в мандейских текстах. Дело в том, что это другой свет. Вот что пишет Е.С.Дровер в уже упомянутой нами книге о мандеях, в «Сокровенном Адаме» (с. 258, 259):

Поведай мне о Сиянии (зива) и Свете (нхура); о Свете и Тьме, Добре и Зле, Жизни и Смерти, Правде и Лжи.

И ответ:

Сияние (зива) — это Отец, а Свет (нхура) — Мать… («1012 вопросов»).

Утверждение, что зива («сияние» — так приблизительно переводится это слово), сизигий нхуры, — это активное, творческое мужское начало, а Свет (нхура) — начало воспринимающее, пассивное, женское, — встречается неоднократно. В «1012 вопросах» Хибиль-Зива говорит следующее:

Что касается этих двух тайн — зива и нхура, — знай, что они древние Праотец и Праматерь. Чистое золото — таинство (символ) Отца, его имя — Сияние. Серебро — таинство (символ) Матери, и его имя — Свет. Символ Отца — Корона, и ее имя — Сияние; миртовый венок — символ Матери, и ее имя «Да будет Свет». «Владелец короны» (священнослужитель) связан с таинством Отца. Мандей (то есть мирянин) и его жена связаны с таинством Матери. («1012 вопросов»).

То есть по представлениям мандеев свет бывает разный. Тот земной свет, с которым мы имеем дело, — свет от Солнца, это, скорее всего, «Мать». А тот Свет, с которым человек встречается в мистерии «открывшегося Неба», — это «Отец». И именно этот Свет (зива) — «золотой», то есть золотистый творящий Свет, проникающий везде и сияющий отовсюду, — это одна из важнейших характеристик этой мистерии. Ее отличие от любой другой жизненной ситуации заключается также в этом «измененном» Свете. Этот «другой Свет» осознаётся и мысленно фиксируется человеком безошибочно.

Удивительно, но если для обычного человека существует только свет солнца и искусственный свет, например, свет от костра (или лампочки), то у мандеев таких «светов» больше. К Свету нхура относится и свет Луны, но не как отраженный от Солнца, а совершенно самостоятельный. Этот «серебристый» свет человек может увидеть во сне. Я помню очень яркое впечатление от одного такого памятного сна.

Это произошло, когда я со своей семьей жил еще на улице Богдана Хмельницкого. Мне не было тридцати лет. На этой улице стоит немецкая кирха, тогда еще не отстроенная после войны и безжизненная в своей противоестественной пустоте. Калининград славился своими послевоенными развалинами, когда во всех других городах страны этого уже давно не было. Мы с сыном иногда заходили в темное, сырое нутро этого здания, с его краснокирпичными стенами и россыпью земли и щебня на полу, поросшем бледными сорняками, — когда гуляли рядом с домом. Я даже подобрал лежащие рядом с наружными стенами, еще со времен войны, отколовшиеся темно-зеленые фрагменты изразцовых украшений, которые крестообразно располагались по четырем сторонам кирхи. Ныне — это известное в городе светское заведение, концертный Зал филармонии или Зал органной музыки.

В этом «реальном» сне я тихо летел над темным городом вдоль улицы Богдана Хмельницкого в