– Нет, нет. Не снимайте. Я еще сегодня не убиралась. Проходите сюда.

Хозяйка усадила гостью в кресло, села сама.

– Чем бы занять вас? Знаете что? Давайте молодость мою вспомним. Трудно тогда мы жили. Очень трудно. Но без оглядки… – Тамара Васильевна достала из книжного шкафа альбом. Полистав его, нашла нужную фотографию и протянула ее Божене. – Снимок студенческой поры. Истмат свалили с плеч и всей группой пошли на речку купаться.

На фотографии – девушки в простеньких ситцевых длинных платьях. На головах у многих – косынки. А лица так и брызжут радостью. Ребята в ширпотребовских футболках с засученными рукавами. Брюки у большинства из какой-то грубой хлопчатобумажной материи, широченные. Туфли и босоножки и у девчат, и у парней простенькие, сильно поношенные.

– Многие из нас, и я тоже, одной стипендией обходились. Стипешкой мы ее называли. После войны сразу ой как трудно приходилось всем. А еда была скудней скудного. Единственно надежная – хлеб по карточкам. Борщ постный изредка удавалось похлебать в столовой институтской. Такой день радостней праздничного казался.

Божена, слушая Тамару Васильевну и глядя на ситцевые платья и стоптанные туфли девчат, вспоминала себя, подруг и друзей своего курса. Вельвет в моде – костюмы из вельвета на Римме, Ольге и Светочке, на ней, Божене. Другие тоже не отстают. Кожа в моду вошла – у них уже и пальто и юбочки из искусственной или натуральной кожи. И брюки у всех девчат. В обтяжку, по моде. А вот чтобы с песней после экзаменов всем вместе на речку – такого не было. И вот таких лиц, чтобы у всех сразу радость и веселье – не встречала. Она даже позавидовала немного тем незнакомым девушкам, простенько одетым, но весьма счастливым. Но и другая мысль пробивалась в ее пышноволосую головку: «С таким трудом заканчивать институт и для чего? Чтобы забыть все? Стать домохозяйкой? А где же любовь к избранной профессии? Куда делись мечты студенческих лет?» Не вдруг, но Божена все же решила спросить:

– После института – сюда, на заставу? А работа, о которой все годы учебы мечталось?

– Я предполагала, что вы спросите меня об этом… Отвечу вопросом. Вы знаете, что такое четыре класса военкоматских? Нет? Это хорошо, что молодежь наша даже не слышала таких слов. Вот я вам расскажу. Приходит парень в военкомат на комиссию: повестка пришла, на учет вставать пора. А грамотешка – два или, в лучшем случае, три класса. Семью кормит. Отец в войну погиб, старший брат тоже на фронте сложил голову. Мать больна. Сколько таких семей было… А закон строгий – обязательное начальное образование. Без него – никуда. Даже призывать нельзя в армию. Вот при военкоматах школы работали, чтобы парням таким помочь. Вечерние начальные школы. Многие на заставу приезжали с начальным военкоматским образованием. Вот я их и доучивала. Факультет физики я закончила, а стала историком и литератором, физиком и географом. И конечно же учителем русского языка. Каждый день уроки.

Тамара Васильевна, встав, достала из книжного шкафа еще один альбом и показала Божене портрет мужчины средних лет.

– Вот, совсем недавно прислал фотографию. Разыскал – мы раза три переезжали. Доктор биологических наук. А вот этот – геолог. Вот этот – учитель, – поясняла Тамара Васильевна, показывая фотографии своих бывших учеников. – Забывать начинаю их имена и фамилии. Ой, сколько их разных-разных, в кружках моих училось. Иные с неохотой начинали. Чему, считали, должно быть, девчонка эта научит? Потом и нагрузка у них великая: то на границе, то на стрельбище, то на плацу, а затем уж – в Ленинскую комнату. Не обижалась я. Понимала все это и учила. Не грамоте, нет. Читать и писать они все же умели с горем пополам. Любить и ценить книгу учила. Любить прошлое народа учила. Ведь в прошлом – наше сегодня и наше завтра. Радостно было видеть, как менялись парни. А вот этот погиб. Миша Неделяев. Забайкальский казак, – показала Тамара Васильевна маленькую пожелтевшую фотографию, и глаза ее наполнились слезами. – На шинели принесли солдаты. Никогда не забуду его. Улыбчивый. Ласковый. Мне казалось, влюблен в меня был. Жадно учился. Стихи, какие ему, бывало, понравятся, запоминал с первого прочтения. На занятиях кружка часто декламировал. На том, последнем для него занятии, читал Есенина. Не дочитал. Прервала команда: «Застава, в ружье!» Часов десять они не возвращались. Изнылась я сердцем. Что с Игорем моим? Что с солдатами? И вот, смотрю, несут Мишу. Еле живой. Увидел меня, улыбнулся виновато. А я заревела. Хотя знала: надо бы подбодрить Мишу, тоже улыбнуться, сказать ему, что все обойдется, что вернется он в строй и в кружке дочитает Есенина. Знала, а не могла себя сдержать…

Тамара Васильевна вытерла платочком слезы, помолчала намного и, вздохнув, продолжила:

– Осталась я, Божена, педагогом. Только не детей учу, а солдат. И сейчас их учу. Пусть теперь десять классов у них, немало знают, а все же мимо многого прошли стороной. Как, собственно, и мы с вами в детстве. Вот вчера новеньких встречали. Спрашиваю одного, тоже Мишей звать, что любит читать, а он мне: «Вы помните рекомендации Фамусова?» Жалко мне его стало. Вот теперь думаю, чем его заинтересовать? А другим новичкам что для начала посоветовать? Хочу подыскать что-либо из пограничной тематики.

Божена молчала. Она смотрела на веснушчатое лицо, на смешно торчавший хохолок, на надпись в нижнем углу фотографии: «От бывшего ученика любимой Тамаре Васильевне. Инженер-путеец И. Колчин», – и думала о себе, о своем завтрашнем дне.

– Вам хорошо, вы – педагог, – вдруг заговорила непроизвольно Божена. – А я? Я – геолог. Что мне делать? Искать полезные ископаемые возле заставы, на которой служит муж?

– Не знаю, что вам ответить… О себе скажу. Приехал Игорь в отпуск, а мне еще год учиться. Договорились: закончу, – сразу к нему. Что будет потом, я не спрашивала себя. Так пристально не пыталась заглянуть в завтрашний день. И вот видите, живу. Полной жизнью. Грех на что-то жаловаться.

– Смогу ли я так? – вслух задала себе вопрос Божена. – Если общих целей нет, общих интересов. Я здесь, а Велен с полковником говорит. О чем? Мне знать нельзя. А ему моя геология ни к чему совсем. Сейчас мне хорошо, когда с ним вдвоем, а потом?

В спальне зазвонил телефон, Тамара Васильевна резко встала.

– Извините, Божена, вдруг что снова на заставе?!

Торопливо прошла в спальню, где на тумбочке, рядом с кроватью звонил телефон. Порывисто взяла трубку и, услышав голос Павла Бошакова, который просил разрешения прийти к ней за разрешением непонятного вопроса по математике, облегченно вздохнула. Спросила участливо:

– Устал же, Павлуша?

– Немножко, Тамара Васильевна. Но мы с Яковым позаниматься решили и споткнулись на одной задаче…

– Хорошо. Приходите оба.

Положив трубку, вернулась к Божене.

– Бошаков и Нечет просят помочь задачу решить. Я позвала их. Вы, Божена, не станете возражать?

– Ради бога, Тамара Васильевна.

8

Яков Нечет и Михаил Рублев лежали в секрете у подножья одной из Собачьих сопок уже четвертый час. Ветер то немного затихал, то вновь тугой волной стегал по лицу. Потом в ветру присоседился еще и мелкий хлесткий дождь. Рублев опустил капюшон куртки пониже, чтобы прикрыть лицо, но Нечет толкнул его в бок и показал кулак – Михаил, приподняв капюшон, хотел сказать: «Ну и даешь ты», – но промолчал. Вспомнил разговор с Нечетом в курилке, когда пред сбором в наряд дымили сигаретами.