— Я испытывала то же самое по отношению к Чарлзу, но только не в положительном смысле, как вы. После того как он ушел, я тоже удивлялась что за восемнадцать лет совместной жизни я так и не узнала, что он за человек. Это было странное ощущение и в моем случае — неприятное. Мне кажется, после смерти Эндрю он возненавидел меня. Ему было нужно на кого-то свалить вину, вот он и свалил ее на меня.

Потеряв обоих, Мэгги испытала двойную утрату, и Куинн мог лишь догадываться о том, какие мучения она перенесла. Он видел это в ее глазах в тот день, когда они впервые встретились, и когда она лишь накануне получила документы, подтверждающие развод. Документы не были для нее неожиданностью, но все равно причинили боль, причем, как он мог догадаться, боль очень сильную. Муж нанес ей парочку последних ударов, от которых она не сразу оправилась, но теперь она, судя по всему, медленно возвращалась к жизни. Дружеское участие Куинна и Джека было для нее важным источником силы и душевного покоя. Но фундаментом их группы был Куинн. Джек был связующим звеном между ними. А Мэгги, сама того не подозревая, была источником света и радости для Куинна. Ему очень нравились ее теплота и энергия, ее сдержанный юмор и проявлявшаяся время от времени глубокая проницательность. Однако более всего он ценил в ней мягкость и способность сопереживать. Она умела подойти ко всему как бы по-матерински, а именно этого иногда не хватало и Куинну, и Джеку, хотя они и сами едва ли это сознавали. Для двух потерявшихся мальчиков, какими, по сути, они были, когда она с ними встретилась, Мэгги была кем-то вроде девочки Венди для Питера Пэна. А теперь все они мало-помалу становились сильнее.

Мэгги слышала от Джека, что Куинн в ту неделю выходил на яхте в море и в течение двух дней плавал вдоль береговой линии. Он вернулся в пятницу утром и вечером, когда они встретились за ужином, был в хорошем настроении. Рассказал им о своей поездке и сообщил о том, как продвигается работа на верфи в Голландии. Там все шло по плану, и Мэгги была за него рада, хотя и начинала побаиваться того, как все сложится, когда он уедет навсегда. Конечно, она и Джек будут по-прежнему дружить, но Джек, судя по всему, имел серьезные намерения относительно девушки, с которой встречался, и она понимала, что рано или поздно для нее не останется больше места в его жизни. В конце концов, каждый из них пойдет своей дорогой. Но пока им всем было хорошо, оттого что все шло так, как шло.

В тот уик-энд она снова плавала с Куинном на «Молли Би», а в воскресенье вечером, высадив ее из машины у дома, он пригласил ее прогуляться на яхте снова на следующей неделе. Его дом должны были начать показывать потенциальным покупателям, и ему не хотелось при этом присутствовать. Трудно поверить, но было уже начало мая. Других дел у нее не было, и она согласилась поехать с Куинном. По словам Мэгги, она становилась морским бродягой и наслаждалась этим.

Экипаж не обременял их своим присутствием, кроме тех случаев, когда Куинн и Мэгги сами изъявляли желание поговорить с ними. После ленча, когда они мирно плыли вдоль побережья, она, лежа на палубе рядом с Куинном, заснула, а проснувшись, увидела, что он крепко спит рядом. Взглянув на него, Мэгги усмехнулась, подумав, что давненько не лежала рядом с мужчиной, даже с другом.

— Чему это вы улыбаетесь? — раздался вдруг мягкий низкий голос.

— Откуда вы знаете, что я улыбаюсь? Ведь у вас закрыты глаза, — тихо сказала она.

Ей очень хотелось придвинуться поближе к нему, но она боялась, что такое поведение покажется ему странным. А Мэгги так изголодалась по простому общению с другим человеческим существом и ласке, она уж и забыла, когда это было в последний раз. То, что они с Куинном лежали рядом, напомнило ей об этом.

— Я знаю все, — заявил он и, открыв глаза, взглянул на нее. Они лежали на удобных матрасах почти на носу яхты, загорая на солнце. Экипаж находился на кормовой части палубы, и они были в полном уединении. — О чем вы думали, когда улыбались? — спросил он, перекатившись на бок и подперев голову рукой. Они как будто лежали рядом в постели, не сняв одежды.

— Я улыбалась, потому что вы были так добры ко мне… и мне очень нравится быть здесь с вами, Куинн… и мне будет очень не хватать вас зимой, когда вы уедете.

— К тому времени вы будете заняты. Ведь вы снова начнете учительствовать, — сказал он и, помедлив, тихо добавил: — Мне тоже будет не хватать вас. — Сам себе, удивляясь, он сказал это совершенно искренне.

— Вам не будет там одиноко? — спросила она, непроизвольно придвигаясь поближе к нему. Ни она, ни он не заметили, что она это сделала. Просто так было удобнее разговаривать.

— Это то, что мне надо, — тихо сказал он. — С этим местом меня больше ничто не связывает. И ни с каким другим тоже. У меня больше нет корней… как у наших деревьев, которые рухнули прошлой зимой… Я рухнул, и меня несет в море.

Услышав эти слова, она загрустила. Ей хотелось протянуть ему руку, но вряд ли это ему поможет. Ничто не может его удержать, да она и не имела никакого права удерживать его. Она могла лишь наблюдать, как он собирается уезжать, и пожелать ему счастливого плавания. Не долго им осталось быть вместе.

— Когда у меня была семья, я тоже испытывал нечто подобное: часто уезжал и приезжал, но никогда не чувствовал себя по-настоящему привязанным к какому-то месту. Мне всегда хотелось оставаться свободным. Моя семья дорого заплатила за это, но жить по-другому я не мог. Думаю, что Джейн все понимала и, наверное, обижалась. — Этому была посвящена большая часть ее стихов. Джейн понимала, что его нельзя удерживать, потому что свобода была нужна ему больше, чем она. — Я всегда чувствовал себя несчастным, когда мне казалось, что меня держат на привязи.

— А если бы вас не держали на привязи? — тихо спросила она.

— Я уплыл бы куда-нибудь, а потом, возможно, вернулся бы снова, словно бутылка в море с запечатанным посланием, — сказал он, улыбнувшись. До него снова долетел аромат ее духов, и он, лежа рядом с ней, ощутил тепло ее тела.

— Что было бы написано в этом послании? — тихо спросила она, и он, не раздумывая, обхватил ее рукой и притянул поближе к себе. Они лежали на спинах и смотрели на небо и паруса над головами. И не было сейчас на земле другого места, где им было бы так хорошо. Куинн лежал рядом с ней и думал, что так легко и умиротворенно он не чувствовал себя многие годы. Она тоже.

— В послании, — задумчиво сказал Куинн, — было бы написано следующее: что я не могу быть другим… даже если бы захотел этого; что я люблю тебя, но должен быть свободным… а если нет, то я умру… словно рыба, выброшенная на берег, которая хватает ртом воздух… мне нужны море, небо, и тонкая линия горизонта, на которой ничего нет, кроме опускающегося за горизонт солнца… Это все, что мне нужно сейчас, Мэгги, широкое, открытое, пустое пространство. Возможно, я всегда этого хотел, просто был не до конца честен сам с собой. Но теперь буду. — Ее голова лежала у него на плече, и он, взглянув на нее, улыбнулся: — Вы когда-нибудь видели зеленую вспышку, когда солнце опускается за горизонт? Она длится одно мгновение, и если мигнешь, то пропустишь это мгновение. Сейчас мне ничего не нужно, кроме этого идеального мгновения. Я хочу подстеречь эту зеленую вспышку…