солнечного оружия. Увидев это, Галайя в панике защелкала клювом. Вскричав, она взмыла в воздух и растворилась в тумане. Она нашла меч, теперь она должна доложить Пирфору о совершенном надругательстве.

- Теперь это больше не Меч Пирфора, - сказал Гелиод. – Это мой клинок. Посланный Богом, годный для руки смертного. Смертного, который станет моим чемпионом.

С того дня, на горе с мальчиком, когда она впервые взяла этот меч, он стал для нее больше, чем оружием. Она использовала его, чтобы сосредоточить свой разум и призывать магические заклинания в бою более эффективно. Он не раз спасал ей жизнь. Элспет не раздумывая протянула к нему руку. Но за мгновение до того, как ее пальцы коснулись сверкающей рукояти, нестерпимая боль пронзила ее тело.

- Ты осмелилась думать, что ты мой чемпион? – гневно произнес голос. – Зачем ты украла это оружие? И как ты смогла укрыть его от меня?

Гелиод коснулся ее жаром солнца, и Элспет почувствовала, как он сжигает ее изнутри. Она пыталась говорить, но могла лишь кричать от боли.

- Я само солнце, - проговорил голос, теперь тяжелый и гневный. – Укройся от меня теперь, если сможешь.

- Где укрыться? – взмолилась Элспет, отчаянно желая прекращения боли.

- Мой брат правит бескрайним Подземным Царством. Не желаешь ли присоединиться к нему? – спросил Гелиод.

Испепеляющий жар не ослабевал. Элспет прекратила попытки сражаться с болью и отыскала тихий уголок в своем разуме. Она представила себе поле золотой пшеницы, стебли, склоненные от сильного ветра. Неподалеку, стоял фермерский дом с соломенной крышей, который она помнила из своих снов. Словно ребенок, строящий стену из кубиков, Элспет возвела волшебный щит и сделалась невосприимчивой к свету. Ее кожа стала непроницаемой для урона, направленного оскорбленным ею богом. Затем она вышла из уголка сознания и обнаружила, что боли больше не было.

- Я Гелиод, величайший из богов, - раздался голос, доносимый ветром. - Кто ты? Как ты смогла сделать подобное?

- Я Элспет, и я никто, - ответила она.

- Зачем ты пришла ко мне? – спросил он. – Чего ты хочешь? И станешь ли ты просить об испытании?

- Я хочу мир, защищенный от разрушения, - сказала она. – И я хочу место в этом мире.

- Место кого? Правительницы?Королевы?

- Нет, - сказала Элспет, отчаянье, вдруг, переполнило ее. Этот бог ее совершенно не понимал.

За ее спиной послышался звук. Элспет повернулась, ожидая увидеть человека – возможно, отца, мудрого, хоть и не совершенного. Вместо него она увидела стаю белых голубей с мерцающими звездами под крыльями, и они летели прямо у ней. Она не шелохнулась, и в последнее мгновение, они взмыли в небеса.

- Твоя судьба связана с Посланным Богом, - сказал Гелиод голосом в ее голове. – Принеси клинок в мой храм в Мелетиде, и ты найдешь то, что ищешь. Если ты снова попытаешь спрятать оружие от меня, то станешь изгнанницей, изгоем, предательницей богов.

- Ты не знаешь, что я ищу! – вскричала Элспет.

- Если ты достигнешь Мелетиды с этим клинком, ты станешь моим живым сосудом, чемпионом против тьмы, - сказал он. – Ты станешь божественной защитницей Тероса.

Голос покинул ее мысли. Горизонт завертелся, и Элспет очнулась, стоя на коленях перед воссозданной статуей на вершине горы. Ветер шептал ей, Ступай в Мелетиду, ступай сейчас же. Внизу, колокола Акроса звенели тревогу, солнце сходило в зенит, и Элспет подняла Послонного Богом с алтаря и начала спускаться с горы.

ГЛАВА 7

Дакс сбил тренировочный манекен на землю. Если бы это был человек, его череп бы треснул пополам. Он рывком поднял манекен и снова водрузил его на деревянную подставку. Затем он окинул взором нанесенный им урон во всем внутреннем дворике. Тренировочные мечи и щиты валялись в грязи, где он сбросил их. Он каким-то образом сломал брусья для растяжки рук - но не помнил, как он это сделал. Метательные диски были беспорядочно разбросаны, некоторые из них торчали в грязи.

Небольшой внутренний дворик прятался за стоа, крытой колоннады позади парка у стен храма Гелиода. Официально, внутренний двор был известен, как Лучистый Сад, из-за изящной мозаики в виде солнца, в самом центре прямоугольного дворика. Но среди жрецов его называли Плацем Дакса, поскольку он тренировался там, в одиночестве, каждую ночь. Лишь в самые тихие часы перед рассветом он прекращал тренировку. Тогда он сидел неподвижно на краю фонтана, уставившись на ласковую воду, и прислушиваясь к шелесту листвы лимонных деревьев, высаженных по западному периметру дворика.

Несмотря на поздний час, сегодня в нем не было ни капли умиротворения. Он сгреб пучок шампуров с каменной скамьи и принялся снова и снова пронзать ими манекен. Металлические шампуры были выкованы в кузнечной лавке в дорогой части рынка у самой гавани. Они были созданы для приготовления сулваки над жаровней. Это было одно из любимейших блюд Дакса – кусочки ягненка и овощей, поджаренных на гриле над открытым огнем. Мастера покрыли шампура серебристой патиной, сверкавшей в свете Никса. На рукоятке каждого шампура был выкован крохотный серебряный пегас в честь Гелиода. Противоположный конец шампура был столь же острым и смертоносным, как боевое оружие. Дакс купил весь набор из двенадцати штук, и лишь позднее узнал, что мастер уже продал десятки точно таких же наборов. Это был их основной товар, как ему сказали после уплаты денег.

Он все еще держал один шампур в руке, но мешкал вонзать его в манекен. Тренировочная кукла отдаленно напоминала человеческий силуэт с деревянными палками вместо ног и рук, и большим коричневым мешком с песком на месте торса. Теперь манекен выглядел, как тело, пронизанное стрелами десятка лучников. Дакс услышал тихий шепот и взглянул на Никс. Фенакс крался меж звезд, удаляясь от небесных пределов Тассы. Хотя Фенакс никогда не вредил ему так, как навредил Атрей, для Бога Обмана он был бесполезен. Как оракул Гелиода, Дакс должен был быть образцом чести и правдивости.

Что ж, он чувствовал себя одураченным. Дакс взял острый конец шампура и вырезал усталую улыбку на мешке, в том месте, где у манекена должно было быть лицо. Мешковина разошлась и сморщилась, и Фенакс растворился в астральных облаках над его головой.

Ночью Дакс мог отрешиться от большей части божественных речей, осаждавших его на протяжении дня. Шум божественной обители превращался в приглушенный гул на задворках его разума. Учитывая, что солнце было