У Шумка забегали глаза. Шмыгнул носом, утерся косматой рукавицей, потоптался, беспомощно разводя руками.

– Да тут, вишь, какие дела-то… – смущенно выдавил он. – Указ-то, стало быть, все-таки царь писал, а не Всеволок…

Кудыка аж обмяк, услышав.

– Да ну?.. А что же князюшка сказывал… Столпосвят-то…

– Ну вот ошибся, значит… – со вздохом отвечал Шумок. – Как только рати поразбежались, он, вишь, и повинную принес царю-батюшке, и с братом своим со Всеволоком замирился… Грех, говорит, попутал, смутьяны всякие с толку сбили… Ну там, понятно, пир на радостях устроили… у боярина у нашего в тереме. И сейчас еще, наверно, гуляют…

– А! Так, значит, простил царь князюшку? – обрадовался древорез.

– Да простил… – снова пряча глаза, нехотя отозвался Шумок. – А зачинщиков выдать велел…

– Это кого же? – холодея, спросил Кудыка.

– Кого-кого… Тебя! Кто первый на сволочан напал, когда они золу везли?.. Так-то вот…

Тихонько охнула Чернава. Кудыка стоял столбом – прямо хоть бери его на плечо да неси.

– Деда-то хоть не тронули?.. – выпершил он наконец.

– Да что дед? – взмахнув рукавицами, неистово вскричал Шумок. – Дед от тебя тут же и отрекся!..

– Врешь! – не поверил Кудыка.

– Да чтоб мне до утра красна солнышка не видать! Не внук он мне, говорит, больше… Смуту, говорит, затеял, обоз разбил да еще и часы изладил! Эх! Не послушали меня тогда! Волхвов! Волхвов надо было сначала бить, а потом уже сволочан!..

Голос его вдруг уехал куда-то далеко-далеко, и накрыло Кудыку затмение. Вновь пришел на память тугомордый отрок в шубейке под малиновым сукном – сунул грубо вытесанный оберег, сказал гнусаво: «А ежели кто обидит, дай только знать…» Тут же, видать, сообразил, что супротив рожна не попрешь, запнулся – и сгинул вместе со всеми своими дутыми из золота побрякушками…

Потом возник старый Пихто Твердятич, выпучил глаза и, подняв палец, изрек назидательно: «От гнева властей – первое дело тирлич да жабья костка…»

И наконец выпрыгнула придурковато-хитренькая мыслишка, что в общем-то дед поступил по-хозяйски. Не отрекись он от внука-смутьяна – пожалуй, и двор бы пограбили, и дом разнесли…

Кудыка очнулся. Шумка уже нигде видно не было. Верно, счел за лучшее убраться подобру-поздорову, пока не вспомнили о нем. Чернава сидела на пеньке, опустив голову, плечи ее под ветхим тряпьем вздрагивали. Кудыка сначала подумал: плачет. Оказалось, нет. Не плакала погорелица, а смеялась, правда невесело.

– Ах, дура!.. Ах, дура!.. – приговаривала она, качая рваной по шву шапчонкой-столбунцом[51]. – Ведь знала же, знала… Чего ни коснусь – все вдребезги…

«Осью бы тебя тележной…» – хмуро подумал Кудыка и даже огляделся, не валяется ли где какая-нибудь поломанная… Понятное дело, что не валялась. Оси-то ведь они – тоже из дерева…

– Вот тебе и шубка на беличьих пупках!.. – продолжала горестно зубоскалить Чернава. – Умыла, называется, бело личико… Куда ж нам теперь податься-то, а, берендей? В слободку – хода нет, к погорельцам – тоже… Пепелюга – он, знаешь, какой злопамятный?..

Тем временем с той самой стороны, откуда им пришлось недавно уносить ноги, показался порожний обоз, снова направляющийся к Теплынь-озеру. Тощие вислобрюхие лошаденки были те же, что и в прошлый раз, а вот упряжь и санки – новенькие, с топорика да с иголочки. Полозья шипели по черно-синей грязи, как гадюки.

Кудыка с Чернавой переглянулись и решили не убегать пока. Лес – рядом, в случае чего – шмыг в кусты и «ау»…

– Эй, чумазые? – поравнявшись, бодро окликнул их первый возчик с заплывшим левым глазом. – Что пригорюнились?

Кудыка нахохлился и не ответил.

– Сердит дядя!.. – заметил сволочанин, оглянувшись на товарищей. – Отмолчался, словно обругал… Погодь! – Он остановил лошадку, пригляделся к Кудыке попристальней, и вдруг расплылся в улыбке, отчего и правый его глаз стал подобен левому. – Братие! Да это ж тот древорез, что на нас с колом тогда набежал!.. Ну точно, он…

Уличенный Кудыка попятился, но сволочане были на этот раз настроены благодушно: похохатывая, разглядывали чумазого супротивника и, судя по всему, зла на него не держали.

– А помнишь, как я тя по затылине-то полыхнул!.. – спросил, осклабясь, другой возчик – головастый жердяй, в плечах лба поуже. – Шишка-то, чай, не сошла еще?..

Кудыка невольно огладил затылок. Шишка была на месте.

– Слышь, теплынец! Да ты никак с ярмарки? – догадался к общему восторгу тот, что с заплывшим глазом. – То-то я смотрю, наряд у тебя…

– Да нет, это он свататься ездил, – перебил третий, указывая кнутовищем на Чернаву. – Искал, котора личиком побелее…

Все так и грохнули. Кудыка с Чернавой взглядывали на балагуров исподлобья и веселью их не перечили.

– Э!.. – вскричал жердяй, и возчики жаждуще повернулись к нему в ожидании новой шутки. Однако головастый сволочанин смотрел теперь на Кудыку с суровым сочувствием. – Так это что ж выходит? Это выходит, князь-то ваш на тебя все свалил?..

– На меня, катись он под гору… – вздохнул Кудыка.

Сволочане крякнули, покачали головами.

– Ну и куда теперь бежать мыслишь?

Кудыка честно развел руками.

– Да не думал еще…

– А девка с тобой?

– Со мной…

Возчики собрались в кружок и озабоченно посовещались о чем-то, хмуро оглядываясь на Кудыку с Чернавой.

– Слышь, теплынцы, – обратился к ним наконец возчик с подбитым глазом – судя по всему, старшой. – А с нами к Теплынь-озеру прогуляться не желаете? Саней-то у нас семь, а людишек всего пятеро… Ваши слобожане тогда двоих наших так отделали, что их у боярина на дворе пришлось оставить.

– А что ж в слободке никого не наняли? – подозрительно спросила Чернава.

– Да неймется никто. Боятся теперь с нами идти… А вам-то, я так понимаю, податься некуда. Ну так как? По рукам, что ли?.. Заплатить, понятно, не заплатим, а вот одежку дадим и хлебушком поделимся.

При этих словах в брюхе у Кудыки забурчало, а по горлу Чернавы прокатился кадычок. Глядючи на них, старшой только ухмыльнулся да махнул рукой.

– Вижу, согласны…

Возчики, ходившие с обозами за древесной золой к Теплынь-озеру, всегда представлялись Кудыке людьми непростыми и загадочными – вроде греков с варягами. Народишко сплошь тертый да занозистый. Сами сволочане сторонились их и побаивались, а уж о теплынцах и говорить нечего. Слышал Кудыка и не раз, что коли сходил берендей хоть однажды с обозом – ни к ремеслу, ни к сохе его уже не возвернешь… Начнешь такого на ум-разум наставлять, а он смотрит на тебя с обидной ленивой ухмылкой и явственно думает: «Дурак ты, дурак… До бороды вон уже дожил, а так ничего и не понял…» Ну ясно: он-то ведь на Теплынь-озере побывал, видел, как в него ясно солнышко падает, через губу теперь не переплюнет… Потому и жили возчики в большинстве своем впрохолость, что породниться с ними добрые землепашцы просто опасались… Гультяи – ни кола, ни двора… Еще и жену с панталыка собьет…