Потому что груз вины после его вчерашнего сообщения кажется таким непосильным, что колени подкашиваются.

— Добрый день, — первым начинает говорить Семён, а я как-будто замерзаю. Молчу, позволяя ему.

— Добрый, — врач улыбается. — Ну проходите.

Профессор — крупный седовласый мужчина лет пятидесяти в кипенно-белом халате поверх классического костюма, выглядит внушающим доверие и даже какое-то спокойствие.

— Так, с вашими документами и всеми выписками-заключениями я уже ознакомился — со всем, что вы выслали на электронку. Давайте приступим к осмотру, — говорит он, когда я кладу перед ним папку со снимками и прочими бумагами.

Настя сводит брови и как-то рефлекторно подаётся к Семёну, а тот так же на автомате поднимает её и усаживает на локоть. И только моё восприятие фиксирует всё очень внимательно и даже гипертрофировано.

— Это мой папа, — говорит врачу, как бы намекая, чтобы имел ввиду, что её есть кому защитить, если тот вдруг вздумает причинить ей боль.

— Я вижу, — кивает профессор. — Вы так похожи, что не понять того, что это твой папа, сложно.

Я не выдерживаю и опускаю глаза. Кажется, будто все вокруг меня сговорились.

— Давай, малышка, покажи доктору свою ногу, — говорит Семён, обращаясь к Насте. — И не бойся. Мне когда-то тоже исправили такое. И тебе поправят.

— Правда? — Настя поворачиватся к отцу и внимательно и серьёзно смотрит в глаза. — Ты вылечился?

— Именно.

— И потом смог танцевать балет?

— Нет, — усмехается Семён. — Мог бы, но я не хотел. Предпочёл футбол. Но познакомлю тебя кое с кем, кто очень даже знает балет.

— А это интересно, — хмурится врач. — Я имею ввиду, что у вас тоже это было. Вы ведь серьёзно?

— Конечно, — кивает Семён. — Взял все документы с собой, вдруг вам пригодится.

— Возможно, — профессор кивает энергично. — А пока давайте вашу ножку, мадам балерина.

— Я мисс, — важно поправляет дочь, отчего мы все улыбаемся.

Осмотрев ногу Насти, профессор забирает документы у Семёна и некоторое время изучает их, что-то кивая самому себе, потом отправляет Настю поиграть в детском уголке, а нас с Семёном приглашает сесть ближе.

Я замираю на стуле с деревянной спиной. От напряжения мышцы саднить начинает. Страшно узнать вердикт. Всё сейчас уходит на второй план.

— Ну, думаю, красавица ваша танцевать сможет. Не сразу и, может, не на пуантах, но полагаю, что справимся. Завтра приезжайте к восьми, вас подготовят к операции, возьмут все необходимые анализы. Послезавтра сделаем.

— Как послезавтра? — переспрашиваю, ощущая, как по телу прокатывается сначала горячая волна, а за ней ледяная. — Так скоро?

— А чего ждать? Сустав деформируется, ткани в хроническом воспалении — доза гормонов всё выше. Не вижу причины откладывать.

— Я…

— Мы согласны, конечно же, — кивает Семён и сжимает под столом мою руку на мгновение, а потом отпускает. — Если что-то нужно — что угодно — звоните сразу по этому номеру.

Он кладёт перед профессором на стол визитку, пока я пытаюсь прийти в себя и осознать, что уже послезавтра моя дочка окажется на операционном столе.

Да, знаю, именно за этим мы сюда и приехали, но… я думала, времени на подготовку будет больше.

Врач даёт последние наставления и отпускает нас. Я выхожу из кабинета, ощущая себя потерянной какой-то. В голове крутится, как правильно сообщить Насте.

— Ну что, по мороженому? — предлагает Семён. — Тут рядом я видел неплохое кафе.

— Пожалуйста, мам, — Настя снова делает эти самые свои брови, против которых устоять очень сложно.

— Хорошо, — соглашаюсь, представляя, как непросто мне сейчас будет.

21

— А ты теперь будешь жить с нами? — спрашивает Настя, а я едва не давлюсь кофе. — У моей подружки Тани из группы папа живёт с ними. А ещё есть маленький брат. И хоть Таня говорит, что он вредный и вырвал у её куклы-русалки все волосы и поломал стол в домике Барби, я всё равно хочу брата. Просто воспитывать нужно с рождения, а не как Бог на душу положит.

Она назидательно кивает. Надо же, видимо, где-то услышала такую фразу.

— Нет, солнышко, — говорю мягко, — папа с нам жить не сможет. Не во всех семьях папы живут вместе с мамами.

— Ты живёшь с другими своими детьми? — она переводит взгляд на Семёна, а у меня кончики пальцев начинают покалывать от её вопроса.

— Нет, — спокойно отвечает Семён. — У меня нет других детей, кроме тебя.

Снова прячусь за чашкой кофе, чтобы никто не заметил мой неконтролируемый выдох, за который я и сама на себя злюсь.

Вряд ли Семён бы врал, чтобы сейчас угодить Насте. Правда ведь вскрылась бы достаточно быстро, и он бы получил подорванное доверие дочери в самом начале.

Почему-то внутри, несмотря на мои попытки это игнорировать, будто шарик какой-то надувается, расширяя рёбра изнутри и помогая лёгким раскрыться для свободного дыхания.

Настя ещё раз ложечкой зачёрпывает мороженое, а потом наклоняется и ныряет в мороженицу языком.

— Дочь! — удивлённо смотрю на неё. — Что за манеры?

А вот Семён хихикает и щёлкает её на камеру телефона.

Мне казалось, наши посиделки в кафе будут сложными для меня, но выходит иначе. Я даже расслабляюсь, несмотря на скорую операцию Насти. Кстати, об этом ей нужно сказать.

— Стася, — говорю мягко, но серьёзно, положив ладонь на её предплечье. — Завтра нам нужно приехать с вещами в клинику. Доктор начнёт лечение.

Улыбка на её лице меркнет. Да, она всё понимает, хоть и маленькая, знает, чтобы вылечиться, придётся пройти через сложности. Хочет скорее, чтобы это свершилось. Но это не значит, что она не боится.

— Профессор сказал, что можно покупать чешки, — поддерживает начатый мною разговор. — Но только сначала нужно ножку твою исправить.

— Больно будет? — спрашивает тихо, ковыряя ноготь на пальчике.

— Ты будешь крепко спать и ничего не почувствуешь, — Семён тоже серьёзен, но выглядит настолько спокойным и уверенным, что даже мой мандраж оседает. — А когда проснёшься, какое-то время ещё нужно будет потерпеть, но недолго. Всё быстро заживёт.

— А у тебя быстро зажило?

— Это было так давно, что я точно и не помню, — пожимает плечами. Он не