Она думала, что сейчас ее как минимум назовут Софией Семеновной, а то и похуже, и под горячую руку вывалят все наболевшее, но Ивлиев только сказал: «Когда можно, то можно», – попрощался и вернулся к своим сельскохозяйственным трудам.

На следующий день Ивлиев поставил ее оператором на резекцию желудка и сам ассистировал. Соня едва не упала в обморок от волнения, но, кажется, справилась, хотя операция продолжалась три с половиной часа, между тем как Ивлиев укладывался в пятьдесят минут, а если больной был худощавый, то и быстрее.

Но эйфория быстро прошла, когда она в тот же день получила нагоняй за истории болезни. Соня старалась писать их осмысленно, чтобы был понятен ход заболевания и выбор лечебной тактики, но суть оказалась вовсе не в этом. Можно было создавать целые саги, или, наоборот, достигать ясности с помощью отточенных формулировок, или творить как-нибудь иначе, все это не принималось во внимание экспертами. Главное, чтобы везде стояли дата и время, подписи присутствовали во всех нужных местах, информированные согласия были оформлены должным образом, а текст никого не интересовал. Соня же увлекалась именно текстом и порой пропускала самые важные бюрократические моменты. После разноса она сделала себе памятку, шаблон, по которому сверяла каждую историю, прежде чем отдать Ивлиеву на подпись. Смысла в этом крючкотворстве было мало, но заведующий стал в ее присутствии меньше развивать тему, что женщинам в хирургии делать в принципе нечего, и Соня была почти уверена, что один раз он ей даже улыбнулся. И только ей показалось, будто Ивлиев подобрел к ней, как случилась история с аппендицитом. Пациент поступил днем, в рабочее время, поэтому нерешительная Соня, хоть и была почти уверена в диагнозе, все же показала больного заведующему, прежде чем направить в операционную. Ивлиев сказал, что аппендицита нет, и распорядился положить под наблюдение.

Соня так и поступила, тем более что анестезиолог все равно был один на весь стационар и в данный момент давал наркоз в роддоме.

Через час она снова посмотрела больного и с ужасом поняла, что никогда в жизни не была так твердо уверена в диагнозе аппендицита, как теперь. С замиранием сердца Соня подошла к Ивлиеву и прошептала, что никак не может исключить данное коварное заболевание. «Раз ставишь диагноз, иди и оперируй, – буркнул заведующий и прибавил свое любимое: – Рука должна следовать за мыслью».

Соня так и сделала, и на операции выяснилось, что она таки права. Отросток оказался просто эталонно воспаленным.

– Что, торжествуешь? – спросил Ивлиев. – Рада, что Акела промахнулся?

– Ну что вы, это случайно просто так вышло, – прошептала Соня. В тот момент она предпочла бы ошибиться, пусть лучше заведующий орал бы на нее за самоуправство, чем думал, что сдает позиции.

Вскоре заведующий вышел на пенсию. Он перенес тяжелый инфаркт, и оперировать стало опасно. Чувствуя в себе еще достаточно сил, Ивлиев хотел остаться консультантом, но администрация не пошла ему навстречу, без лишних размышлений выкинув человека на пенсию, а вместе с ним и бесценный опыт.

Соня получила неожиданное повышение. Ее назначили заведующей, наверное, не потому, что Ивлиев предложил ее кандидатуру, не потому, что она проявила себя хорошим руководителем, пока замещала болеющего начальника, а просто больше некого оказалось назначить на вакантную должность. Дефицит кадров был ужасный. Больничка хоть находилась недалеко от Питера, в пригороде, имела довольно низкий статус. Денежные вливания или обходили ее стороной, или использовались нерационально, так что высокотехнологические методы не развивались, и престиж учреждения был низким. Зарплаты тоже. Ясно, что врачи не стремились тут работать, если у них не было жилья поблизости.

Литвинов сам называл себя раздолбаем и к карьерному росту не стремился, оба поликлинических хирурга давно профессионально умерли, а Лариса Васильевна была превосходным специалистом, но, увы, ровесницей Ивлиева, так что Соня осталась единственной кандидаткой.

Она приняла должность с волнением и трепетом и очень старалась, чтобы в отделении все процессы шли безупречно. Отчеты, рецензии, заявки – в общем, вся документация, которую администрация годами выколачивала из Ивлиева, сдавалась Соней точно в срок. Безукоризненно соблюдать указания руководства оказалось затруднительно главным образом потому, что оно давало взаимоисключающие указания, стратегия была одна, а тактика – прямо противоположная, например, на утренней планерке давалось четкое указание – никаких госпитализаций без непосредственной угрозы жизни. О’кей, кивали доктора и расходились по рабочим местам, где послушно предлагали пациентам лечиться амбулаторно, пациенты вместо аптеки шли к начмеду, устраивали там грандиозные скандалы, пугали Минздравом, президентом и газетой, так что следующим приказом администрации после «никого не класть» следовал такой же категорический приказ, «но вот этого конкретного склочника положить непременно». Но все же Соне удавалось лавировать, находить верную тропинку в густом лесу приказов, и она быстро заслужила одобрение начмеда и главного врача. К сожалению, на ставку ординатора не могли никого найти, Соня вынужденно совмещала должность заведующей с должностью врача отделения и почти переселилась на работу.

За время, что проработала с Ивлиевым, она многому научилась у него. Наверное, год рядом с этим уникальным специалистом дал ей больше, чем вся ординатура, но все равно для принятия серьезных решений Соня чувствовала себя неподготовленной. Ей казалось несправедливым и неправильным, что чья-то жизнь зависит теперь только от нее. Литвинов всегда готов был дать совет, и Лариса Васильевна тоже помогала в свои дежурства, но окончательное решение теперь официально было за Соней.

Она почти не видела ничего, кроме больничных стен, а если выбиралась куда-нибудь, то все равно оставалась так глубоко погруженной в размышления о своих пациентах, что мало что могла рассказать о том, где была.

Так прошло полгода, и Соня всерьез стала бояться, что сойдет с ума, как вдруг администрация обрадовала известием, что на бывшую Сонину должность поступает не кто иной, как профессор Стрельников. Он занимал высокий пост, но попал под суд за взятку. Обошлось без лишения свободы, но с запретом на руководящую работу в течение трех лет, поэтому Виктор Викторович и очутился на скромной ставке обычного хирурга.

Соня вместе со всей медицинской общественностью считала такое решение суда крайне несправедливым и предвзятым, очень сочувствовала несчастному профессору, что так глупо пострадал, но в глубине души была рада, что превратности судьбы привели Стрельникова к ней на помощь. Пикантность ситуации, когда под твоим началом оказывается человек более опытный, чем ты сам, да еще и столь титулованный, от Сони ускользнула, вернее сказать, она просто не думала об этом, радовалась, что наконец рядом появится врач высочайшего уровня, такой же, как был Ивлиев, а может быть, и лучше. Будет теперь с кем посоветоваться в сложных случаях.

Она изо всех сил старалась, чтобы новый сотрудник почувствовал себя комфортно. Когда Ивлиев пошел на пенсию, Соне кроме его должности достался и его кабинет, но она избегала там находиться. Во-первых, помещение было адски прокурено, но главное, хранило память о нескольких разносах, которые Ивлиев устроил ей без свидетелей за особо крупные промашки. Она и так чувствовала себя самозванкой в должности заведующей, а когда садилась за стол Ивлиева, это ощущение усиливалось стократ.