Тогда зачем это все? К чему эта нелепая игра?

Повторим: все эти размышления посещали Макса Сухомлинова только в начале этой бесконечно долгой недели. Сейчас красноглазое небритое чудовище могло только передвигаться из пункта А в пункт Б.

Бистро манило запахом кофе и пирожков, но по пути на глаза Максу попался зеленый крест, и он машинально завернул в стеклянную дверь. Что-то ему надо было в аптеке, только вот что именно? Ах, да, аспирин!

Группу дам возле прилавка с косметикой он проигнорировал, а те немедленно уставились на него во все глаза и понизили тон разговора. На всех без исключения лицах появилось выражение острого любопытства. Макс мрачно сцапал из шкафчика аспирин и поплелся к самой дальней кассе. Кассирша Оля Шапкина посмотрела сквозь него стеклянным взглядом и заметила как бы в пространство и как бы ни к кому не обращаясь:

— Давно у нас не появлялись. Больше НИЧЕГО не нужно?

Макс перегнулся через транспортер и поманил Олю пальцем. Она немедленно подалась вперед и уставилась на него, а Макс страшным шепотом возвестил:

— У меня бессонница, меня тошнит по утрам и тянет на соленые огурцы. Я боюсь, вы в прошлый раз продали мне бракованную партию презервативов. Вдруг я залетел?

Оля отстранилась и высокомерно выпрямилась на своем троне за кассой. Макс подпер щеку ладонью и заканючил:

— Ну посоветуйте мне что-нибудь!

Оля звонко и презрительно выпалила:

— Похмеляться надо, чтоб не тошнило. С вас восемьдесят пять двадцать.

Макс выпал из дверей аптеки, краем глаза отметив, что дамы немедленно помчались к Оле и затараторили с удвоенной скоростью. Он вздохнул и потащился к вожделенному бистро. Здесь, к счастью, было безлюдно, а барменом оказался совсем молодой парнишка в наушниках, из которых лились агрессивные и ритмичные причитания очередного черного брата, приправленные завываниями синтезатора и оглушительной ритм-секцией. Оставалось загадкой, как юный рэпер смог расслышать заказ клиента, но через минуту перед Максом уже исходила ароматным паром кружка двойного черного и пирожки на тарелке вызывали усиленное слюноотделение. Макс некстати вспомнил Ленкины пирожки и расстроился. Придвинул к себе кружку…

— Сухомлинов? Ну у тебя и видок. Оголодал? Или с похмелья?

Макс с внутренним стоном повернул голову и обреченно кивнул. Гигант Эдик, суровый и неулыбчивый, навис над ним, источая запах химических и органических удобрений нового поколения. Зеленый фирменный комбинезон на Эдике смотрелся почему-то угрожающе. Макс прямо чувствовал себя тлей, которую вот-вот польют мыльной водой.

— Привет, Эдик.

— Давно не видно тебя.

— Все по конторам катаюсь, да и дел полно.

— А, ну-ну. А то меня уж и то спрашивают куда, мол, делся…

— КТО спрашивает?!

— Да все. Особенно, конечно, бабы. У меня же в магазине, почитай, все бывают. Цветочки подкормить, огурцы опрыснуть. Вот и ходят. А то соберутся — хоть в аптеке, хоть на почте — и ну языки чесать.

Максим медленно повернул голову в сторону аптеки и долгим проникновенным взглядом посмотрел на дам поселка Кулебякино. Те ответили ему безмятежными взорами. Максим снова повернулся к Эдику.

— Ты хочешь сказать, что они обо мне говорят?

— Ну, может и еще о чем, но о тебе в первую очередь. И все у меня интересуются…

— Эдик! Ты не мог бы им передать, что на все интересующие их вопросы я отвечу лично?

Эдик нахмурился, а потом неожиданно игриво ткнул Макса в бок толстым пальцем.

— А ты уверен, что твоя это одобрит?

— Моя?

— Ну… Ленка!

Макс вцепился в кружку с кофе. Эдик безмятежно продолжал вколачивать гвозди в крышку Максова виртуального гроба.

— …То, что ты к ней присоседился, от людей не скроешь. Да и она переменилась. То все на виду, одна, а теперь и из дому не показывается, готовит да печет целыми днями. Нет, я лично к ней всегда хорошо относился. Другие говорят, мол, Снегурочка, рыба холодная — а я говорю, нет, ребята, в тихом омуте сами знаете, кто водится. Ленка, может, с виду и тихоня, а в койке кошка дикая, кто знает? С бабами всегда так…

— Эдик!

— А?

— И это все… вы обсуждаете всем поселком?! Про меня и про Ленку?

Эдик изумился.

— Ну да! А чего ж еще обсуждать, как не то, что ты к ней по ночам через забор голяком сигаешь? Тихо у нас тут, в Кулебякине. А тут все ж событие.

Потрясенный Макс тихо расплатился и сомнамбулически зашагал на улицу. Последнее, что он услышал, был голос Эдика, который наверняка думал, что говорит шепотом:

— …Заездила она его, видать. Похудел, глаза ввалились. Конечно, ежели всю ночь кувыркаться, а потом еще и по конторам ездить…

Максим шагал по улице, с остервенением пиная пустую банку из-под фанты. Надо же, как развращает жизнь в столице! Он совсем забыл, что значит жить в маленьком поселке. В Москве ты неинтересен никому, кроме себя, даже старушки у подъездов все меньше интересуются количеством и качеством девиц, которых ты к себе таскаешь…

Он поравнялся с почтой, когда дверь ее открылась и на крыльце показалась Ленка Синельникова. Светлые волосы падают на лицо, под пестрым сарафаном угадывается ее точеное и такое желанное тело…

Она даже испугаться не успела, Макс сгреб ее в охапку и втолкнул обратно в здание почты. Юная девица испуганно приподнялась над стойкой, вытаращив глаза, но Макс сделал страшное лицо — это ему далось безо всякого труда — и девица порскнула в дверь, пропищав:

— Елена Васильна, вы побудете, я на минуточку…

Ленка после ее ухода немедленно начала вырываться и шипеть, что твоя змея.

— Отпусти щас же, слышишь?!

— Не отпущу, пока не поговорю.

— Прекрати, о нас же невесть что будут болтать!

— Уже! Весь поселок. С особым чувством — Эдик и Оля Шапкина. Некоторые сочувствуют тебе, но основные массы трудящихся — мне. Ты, согласно опросу общественного мнения, тихий омут с чертями, а я — заезженный тобой подкаблучник, выполняющий все твои прихоти в постели.

— Что ты мелешь, Сухомлинов! Про что они могут…

— Про то, что мы с тобой провели ночь вместе. Про то, что я ушел от тебя довольный и без штанов. Про то, что я сигаю к тебе через забор голяком, а ты все печешь, печешь…

— Макс! О господи… Меня родители убьют, когда узнают.

— Насколько я помню, они живут в Праге?

— Неважно. Но откуда же…

— Я думал, от тебя.

— Ты что, больной?

— Сейчас уже да. Но в любом случае я не имею привычки хвастаться своими постельными подвигами даже перед друзьями в бане, а здесь нет ни того, ни другого.