— Не вижу для этого препятствий.

— Тогда у меня есть маленькая просьба. Протяни руку первым. Ведь ты при встрече отверг мое приветствие на виду у всего войска…

— Понимаю, понимаю, — кивнул Сулла и протянул руку.

Митридат неторопливо, как и подобает царям, ответил пожатием. Оба войска радостными криками приветствовали примирение недавних врагов. Впрочем, воины Митридата выражали свою радость более бурно и искренне.

Заключив мир с одним противником, Сулла Счастливый в тот же день повернул легионы на нового врага.

Фимбрия же, наоборот, как только узнал о встрече Суллы и Митридата, стал спешно уводить свое войско в глубь Азии. Имея лишь два неполных легиона, нечего было даже мечтать о победе. Семь легионов Суллы шли по пятам врага, относясь к походу, как к небольшой прогулке. Они настигли грозу Митридата недалеко от лидийского города Фиатиры. Не желая напрасно проливать римскую кровь, Сулла приступил к осадным работам.

Воины Фимбрии начали покидать свой лагерь и перебегать к противнику. Они тут же включались в работу: копали ров, ставили частокол и криками призывали товарищей следовать их примеру.

Фимбрия продержался пятеро суток. Он даже не пытался что-либо предпринять, чем вызвал немалое удивление, как у своих товарищей, так и у врагов. Наконец утром шестого дня Фимбрия отправил послов в лагерь Суллы с предложением о личной встрече. Зная о довольно мягких условиях мира для Митридата, он также надеялся достичь более-менее достойного соглашения.

Едва из лагеря Суллы вышло человек десять, Фимбрия поспешил им навстречу. Желая показать, что он полностью доверяет Сулле, мятежный легат взял с собой лишь старого преданного Нония. По мере сближения беспокойство все больше охватывало Фимбрию. Его взгляд метался с одной движущейся фигуры на другую и, не найдя нужной, в последней надежде вновь и вновь всматривался в идущих навстречу.

— Где же Сулла? Или Любимец Афродиты так изменился за годы войны в Греции, что его невозможно узнать?

Посольство проконсула остановилось шагах в десяти от Фимбрии. Вперед вышел один из легионеров, ничем не отличающийся от товарищей, и произнес:

— Здесь нет Суллы Счастливого. Я, центурион Рутилл, уполномочен проконсулом вести переговоры с тобой.

— Почему же не пришел Сулла? Даже Митридат — злейший враг Рима — имел возможность встретиться с ним. Мне же, легату, назначенному римским Сенатом, приходится довольствоваться простым центурионом. О чем мне с тобой говорить, Рутилл?

— Говорить тебе вовсе не обязательно. Я пришел, чтобы передать предложения Суллы, а ты, Гай Фимбрия, можешь согласиться с ними или не согласиться. — Не дожидаясь ответной реакции, Рутилл продолжил речь. — Чтобы понять, почему Сулла не пришел на встречу лично, выслушай историю царя Пирра, которую проконсул велел рассказать тебе, прежде чем я передам его предложения.

— Рассказывай скорее, центурион, иначе я умру от нетерпения.

— Двести лет назад Риму довелось вести войну с царем Эпира Пирром. Римлянам не везло: Пирр разбил их при Гераклее и привлек на свою сторону многих римских союзников. В это время к консулам явился человек и принес послание от личного врача Пирра. Тот предложил отравить царя за большое вознаграждение. Как же поступили римляне? Они отослали послание врача Пирру и в своем письме подробно изложили все обстоятельства дела.

В конце объяснили царю причину своего поступка: «Мы предупреждаем не из расположения к тебе, но чтобы твоя гибель не навлекла на нас клевету, чтобы не пошли толки, будто мы победили в войне хитростью, не сумев победить доблестью».

— История занятная, но если это все, ты, центурион, напрасно проделал путь. Я слышал ее в детстве.

— Тебе повезло, Гай Фимбрия, ты родился в знатной семье, и тебя обучали, вероятно, греческие учителя. Я же впервые услышал рассказ о Пирре и его враче от Суллы не далее как час назад. Однако неплохо бы и тебе, легат, вспомнить о благородстве предков и постараться следовать их примеру.

— Довольно уроков, Рутилл, — зло оборвал его Фимбрия. — Что еще велел передать Сулла?

— Сулла Счастливый предлагает тебе оставить легионы и удалиться за пределы римской провинции Азия. Ты волен ехать куда угодно: в Рим, Испанию, Африку… Проконсул не станет преследовать тебя. Более того, он готов выделить охрану для твоей особы, которая проводит до ближайшего порта. Однако оставить свои легионы ты должен сегодня. Сулла не может больше ждать.

— Твой господин очень великодушен.

— Луций Корнелий Сулла сохраняет тебе жизнь не только из великодушия — он не желает радовать Митридата битвой римлян друг с другом.

— Я не нуждаюсь в милости Суллы. Мои легионеры настолько мне дороги, что я не смогу с ними расстаться.

— Подумай, Гай Фимбрия, у тебя еще есть время. Может быть, это поможет принять правильное решение и оценить великодушие Суллы.

По знаку центуриона легионер положил к ногам Фимбрии кожаный мешок. Рутилл развернулся и пошел прочь.

Фимбрия с опаской глянул на мешок, словно он должен быть полон ядовитых змей.

— Развяжи, — приказал он Нонию.

Тот послушно выполнил приказание и выжидающе смотрел на военачальника.

— Посмотри, что внутри! — продолжал нервничать Фимбрия.

— Голова, — произнес легионер.

— Чья?

— Человека.

— Догадываюсь сам, что не лошади.

Потеряв терпение, Фимбрия заглянул в мешок. Содержимое его при жизни принадлежало рабу, который вызвался убить Суллу в обмен на свободу и солидное вознаграждение в придачу.

— Гай, ты не знаешь, зачем центурион рассказал о Пирре? — спросил легионер.

— Молчи, Ноний, и без тебя тошно.

Спустя два часа военные трибуны созвали легионеров Фимбрии на собрание. Говорил трибун, который когда-то был душой мятежа против консула Валерия Флакка. Он долго перечислял победы, одержанные ими, захваченную добычу, покоренные города, многословно восхвалял военный талант Гая Фимбрии. В конце речи трибун, ссылаясь на критическую ситуацию, в которой оказалось войско, призвал принести личную клятву своему военачальнику.

Клятва ко многому обязывала: отныне каждый легионер должен был беспрекословно выполнять все приказания военачальника, не оставлять его ни при каких обстоятельствах и, если потребуется, отдать за него жизнь. От верности клятве могла освободить лишь смерть присягнувшего или окончание срока службы. За нарушение клятвы легионера ожидало проклятие.

Военный трибун зачитал имя первого человека, обязанного произнести личную клятву. Им оказался Ноний. Над местом сходки воцарилась тишина. Не нарушил ее и названный трибуном легионер.

— В чем дело, Ноний? Забыл слова клятвы? Так я тебе напомню, — подал голос трибун. — Клянусь никогда не бежать из-за трусости, никогда не покидать ряды, если только не для того, чтобы взять оружие для убийства врага или спасения гражданина…