ней и не подозревал, – наоборот. Вивьен и Алек оба негласно – и яростно – решили так все и оставить.

Алек проснулся первым и лежал рядом с Вивьен, изучая, как ее длинные волосы волнами спадают на плечи. Волосы, которым он позволял касаться и падать на свою грудь, когда они занимались любовью, которые с силой хватал руками и губами, будто хватал воздух, не зная, что через час она все их отхватит в жесте, в котором он мог предположить только полное отречение от его желания к ней.

После того как они упали в объятия друг друга, Алек погрузился в на удивление беспокойный сон. Он был благодарен за то, что Вивьен дремала рядом с ним, потому что это дало ему время поразмышлять. Но потратил он это время на размышления о ней. Он восхищался ее красотой и покоем, тем, какой спокойной она казалась во сне, тогда как в бодрствовании ее черты редко выражали что-то кроме отвращения ко всему окружающему.

Алек позволил взгляду перейти от волос Вивьен к ее обнаженному правому плечу и открытой спине, у которых в мягком утреннем свете был прелестнейший молочный оттенок. Обнаружив, что пялится на ее кожу, он заставил себя моргнуть и отвернуться лицом к стене с отклеивающимися обоями в выцветший бело-синий дамасский узор. Массивный комод с большим зеркалом для макияжа, устроившимся на его крышке, занимал все пространство стены. Вокруг зеркала беспорядочно стояли многочисленные флакончики духов, разного размера кисточки и несколько маленьких баночек. Этим ассортиментом инструментов Вивьен красила свои темные миндалевидные глаза – глаза, настолько жестоко оценивающие и ошеломляющие, что до вчерашней ночи Алек изо всех сил старался не глядеть в них прямо. Лежа тем утром в ее постели, он теперь полностью понимал мудрость своего прежнего поведения.

Спрятав правую сторону лица в подушке от замешательства и расстройства, Алек позволил одному открытому глазу шарить по башне книг на прикроватном столике Вивьен. В стопке было несколько наименований, которые Алек узнал по их диспутам о закупках в магазине: иностранное издание «Колодца одиночества» Рэдклифф Холл, давно запрещенного в Англии, «Смерть сердца» Элизабет Боуэн и «Путешественника во времени» Элисон Аттли – книгу для девочек, и потому ее присутствие было одновременно удивительно и странно умилительно. Он не был знаком с «О приюте» Анны Каван, но читал ее недавний рассказ «Я – Лазарь» в последнем выпуске своего любимого литературного журнала «Горизонт». Каван в своем творчестве много позаимствовала из собственного опыта работы с искалеченными солдатами в психиатрических отделениях и выказывала абсурдность и отсутствие интереса в удовлетворении читателя, которые Алеку казались откровенно маскулинными. Заинтригованный, он попытался аккуратно вытянуть книгу из-под лежащих сверху часов «Картье».

Они соскользнули слишком быстро, и Алеку пришлось вытянуть руку, чтобы поймать их в полете. Он всегда удивлялся, что такая девушка, как Вивьен, носила подобные часы. Он немного знал о ее происхождении из нижне-среднего класса и о том, что отец занимался какого-то рода торговлей. Отец Алека был рентгенологом и с легкостью мог бы подарить ему на двадцать первый день рожденья «Картье» в довесок к обучению в школе-интернате и году за границей перед войной, не будь семья так верна «Патек Филипп».

Часы Вивьен были инкрустированы бриллиантами по ободку прямоугольного циферблата, сделанного из 18-каратного золота. Это была недавняя модель французского дома драгоценностей и потому вряд ли досталась по наследству. Алек узнал ее, потому что всегда уделял много внимания стилю. Он знал, что внешний вид влияет на жизнь – как человек одевается, как выглядит, как выражает успех. Поэтому он носил идеально подогнанные по фигуре белые рубашки и пиджаки от «Гивза и Хоукса» с Савиль-Роу, 1, и идеально начищенные и отполированные броги из «Ботинок Баркера» на Джермин-стрит, магазинов, которые давно посещали его отец, дед и прадед.

Сев в кровати, все еще обнаженный Алек покрутил часы в руках. На обороте была единственная дата: 22 января 1942. Он задумался, что она могла бы значить.

– Что ты делаешь?

Алек вздрогнул и вернул часы с книгой на место. Он медленно обернулся к Вивьен, которая перекатилась на другой бок и лежала, опершись на правый локоть.

– Доброе утро.

– Я спросила, что ты делаешь.

– Милые часики. И я не узнал книгу. Хорошая?

Вивьен одарила его одним из своих привычных подозрительных взглядов. Алек почувствовал, что предшествующие десять часов оказались под угрозой ускользнуть так же, как часы.

– Сомневаюсь, что книга тебя заинтересовала.

Она полностью поднялась, одетая в одну только тонкую мятно-зеленую комбинацию.

– Как я сказал, часы милые. Подарок? – Он достаточно знал о Вивьен, чтобы не сбежать в испуге – это ее только сильнее восстановит против него.

– Да. – Она откинула покрывало и свесила ноги с противоположного края кровати, прежде чем направиться к умывальнику в углу. Он проследил, как она собирает длинные волосы в небрежный пучок, брызжет холодной водой в лицо, затем вытирает его висящим рядом полотенцем в бело-голубую полоску. Она накинула вязаный оранжевый халат и с потусторонним спокойствием вышла в маленькую гостиную с кухонькой.

Алек молча смотрел сквозь открытую дверь, как Вивьен зажгла газовую плиту и поставила чайник. Он продолжил смотреть, как она заваривает им чай, точно как в магазине и так же обиженно. С одной стороны, ему нравилась домашность этого, кормление и забота о нем, будто он был ей чем-то бо2льшим, чем просто коллега или краткая связь. Но часть него боялась обманчивой нормальности этого жеста – он уже полностью приспособился к быстрым сменам настроения Вивьен.

Она вернулась к кровати и поставила поднос с чаем на сбившиеся простыни между ними. Она ничего не сказала, просто разлила чай и начала маленькими глоточками пить свой, пока он молчаливо сидел там, все более тревожась.

– Подарок от родственника? – наконец спросил он, вкрай взбудораженный этим ее новым, нечитаемым настроением.

– Своего рода.

– Мужчины?

– Ммм. От моего жениха, вообще-то.

Алек почти выпрыгнул из кровати.

– Твоего кого?

– Расслабься. Он мертв.

Но ее резкие слова нисколько не помогли ему в этом.

– Почему я только сейчас узнаю об этом?

– Это никого, вообще-то, не касается, так ведь? Вещи, которых в жизни не происходит?

Теперь его догнало собственное раздражение, и Алек сказал вещь, которую – он уже знал – говорить не должен, вещь, которая оттолкнула ее навсегда. Годы спустя он так и не мог понять почему.

– Что ж, полагаю, это все объясняет.

Она уставилась на него.

– Ты же не…

– Ты просто… сама понимаешь… довольно откровенна в постели.

Вивьен без единого слова встала, будто вздернутая невидимой нитью, и ушла из маленькой квартирки в ванную комнату в холле. Алек настороженно слушал, как