Спешащего куда-то старичка в мантии я попросту не успела догнать. Этой своей резвой походкой он дюже напомнил мне ушлых пенсионерок, берущих штурмом утреннюю электричку. Вроде бы и почтенный возраст, но такая энергия, энтузиазм… битва на Курской дуге по сравнению с их желанием попасть на дачу — игра в песочнице совочками.

Наконец я увидела маленькую прыщавую субретку в чепце. Ее-то и взяла в оборот. Оказалось, что академию по решению градоправителя перенесли за городскую черту, дабы не смущать честной люд.

Служаночка махнула рукой, задавая направление, и я, тяжко вздохнув, потопала.

Добралась до заветной цели, уже когда солнце давно перешло зенит, а мое терпение — границу, когда осторожность держит в узде злость.

Гостеприимно распахнутые ворота с чуть покосившейся створкой, суета, что приличествует всякому учебному заведению в пору большой перемены, броуновское движение юных — и не совсем — чад, жаждущих постичь колдовскую науку…

От любования идиллией учебного процесса меня оторвал скрипучий старческий голос.

— Чего надыть-то?

Я оглянулась на появившуюся невесть откуда привратницу. Сгорбленная старуха не иначе совмещала тут три важные профессии: фейсконтроля, вышибалы и секретаря.

— Я по объявлению, на курсы… — оборвала сама себя, нарочито смущаясь.

Помню, как еще малявкой, будучи отправлена на летние каникулы к бабушке в Одессу, не раз слышала поучения: «Ира, не забывай вовремя закрыть рот с той стороны! Недосказанность позволяет досочинить твоему собеседнику нужную для тебя концовку!» Вот и сейчас я не стала уточнять, что да как, а «дама с ресепшена», почесав свой крючковатый нос, задумчиво произнесла:

— А-а-а… так ты на няньку пришла учиться… Добро… Не то что эти напомаженные лессы, что спят и видят, как в акэдэмию протиснуться и мужика себе отхватить побогачее! — Бабулька, узнав, что я не в адептки намылилась, а на «прослушивание менеджера низшего звена», оттаяла, приняв за свою касту, и перешла на простое и понятное «ты».

— А может, и я так же, — сказала полушутя, ожидая реакции старухи.

Как говорится, чаще всего самый правдивый ответ — на тот вопрос, что задается вроде бы не всерьез.

Привратница гортанно хохотнула:

— Ну, уморила… Я же по руке вижу, что ты благородная… Хотела бы мужа отхватить, шла бы на иллюзионку. Там самый малый взнос, даже небогатые могут… Другой вопрос, что их — как собак нерезаных… Зато вроде как магичка, — выдала старуха, а потом, одобрительно крякнув, прошлась по мне взглядом с ног до головы. — А ты за работой пришла.

— А вы не больно-то здешних аристократов боитесь, — слегка удивилась я тому, что с виду простолюдинка без всякого подобострастия отзывается о «золотой» молодежи.

— Тю, а шо мне их тихариться-то? Тута акэдэмия… здесь слегонца другие законы, не имперские… Да и сижу я невысоко, оттого падать не боязно.

Я лишь усмехнулась про себя: у нас в фирме тоже страшнее уборщицы бабы Глаши зверя не было. Ее знаменитое: «Куда по намытому!» — заставляло нервно вздрагивать даже директора.

— Так вот, девонька, ты меня, старуху Храфу, послушай. Если хочешь попасть на курсу енту, нянькой, то поторопись. В этом году, почитай, уже группу набрали…

Привратница подробно расписала, куда следует идти и что спрашивать, и я под ее напутствия направилась на таинственный «экзамен». Вот только вряд ли я могла ожидать, что за дверью, где заседала приемная комиссия, меня ждет отнюдь не веер билетиков, разложенных на сукне.

Я миновала внутренний двор магистерии, полавировала по коридорам южного корпуса и постучалась в дверь с табличкой, на которой была выгравирована перевернутая руна жизни. Хрипловатое «войдите!» посчитала знаком свыше, но едва открыла дверь и переступила порог, на меня понесся клубок из сцепившихся шавок.

Псины остервенело и, что самое поразительное, беззвучно драли друг другу глотки, как шопоголики на распродаже в черную пятницу. Первой моей реакцией было отскочить подальше от этой грызни, на худой конец — заорать. Но из глубин памяти всплыли слова друга Сашки-кинолога: «Если видишь собачью свару, ни в коем случае не ори, не делай резких движений и главное — не бойся».

Если с первыми двумя пунктами я пусть и не блестяще, но справилась, а попросту — застыла соляным столбом, то что касается «не бояться»… И тут до уха долетело женское ехидное: «Ну эта хотя бы в обморок не свалилась». Я оторвала взгляд от псин и увидела комиссию, вольготно расположившуюся в креслах у камина. Трое профессоров в мантиях: дама стервозного вида, старик и молодой мужчина — с умеренным интересом наблюдали за мной. Вернее, за моей реакцией на грызню здоровенных бойцовских собак.

— И что вы встали? Разнимайте, — лениво протянул сухопарый экзаменатор, чья кожа вызывала у меня стойкую ассоциацию с ветхим пергаментом. — Можете использовать магию и подручные средства. Ваша задача — чтобы они друг другу не навредили. В идеале — и вам тоже.

Чуть было не ляпнула: «Вот прям сейчас же, только разбег возьму», — но вовремя прикусила язык. Зато злость помогла мне отмереть, и я уже по-другому глянула на «вытянутый билетик». Прикинула, что лезть в драку, где клыки клацают не хуже капканов, — да проще сразу мозги в криокамере оставить. Оттого поступила в лучших еврейских традициях: бери, что с краю и не сильно лягает, и тяни к себе. Ближе всего был хвост. Матерый хвост волкодава. В него-то недолго думая я и вцепилась одной рукой. А второй — в ляжку ошалевшего от моей наглости пса.

Зверюга, потерявшая равновесие, перестала сучить лапами, но челюсти так и не разомкнула. Даже когда я начала тягать ее на себя на манер репки. Вторая участница драки тоже решила, что нельзя вот так просто уволочь ее законно покусанного противника, и уперлась лапами, мешая моему тянутельному процессу.

И тут на помощь пришла крыса. Проскакав по моей руке, Энжи прошмыгнула по пушистому хвосту волкодава, натянутому, как тетива, и, цепляясь за шерсть, устремилась вниз. Доля секунды — и волкодав, тоненько взвизгнув, разжал челюсти. Я дернула посильнее и в победном рывке умудрилась не только оттащить, но и повалить здоровенную тварюгу.

Вторая собака, видя такой произвол, отчего-то начала пятиться, а потом и вовсе сочла за лучшее забиться в дальний угол.

Профессора застыли, с недоверием глядя на картину: я и поскуливающий волкодав. Лишь крысявку ничего не смущало. Она с независимым видом проскакала по шкуре поверженного противника и, цепляясь коготками за ткань платья, вновь взгромоздилась мне на плечо. Правда, там начала фыркать, отплевываться и чесать нос.

— Я что-то не так держала? — задала я вопрос чуть охрипшим голосом.

Сказанное возымело эффект антидота к заклинанию стазиса: все трое экзаменаторов отмерли и начали активно переглядываться, а потом, не преуспев в пострелушках глазами, и вовсе склонились друг к другу и зашептались не хуже заправских двоечников. Наконец, когда волкодав перестал себя жалеть и оживился, пытаясь поймать на зуб дотошную блоху, что решила разбить ранчо в его шерсти, мантийные огласили свой вердикт: