Последняя реплика оказалась лишней: дверь была открыта. Ночной сторож откровенно манкировал своими обязанностями – продолжал спать на посту и пить спиртное, запах которого насквозь пропитал спертый воздух в дежурке.

– Хто?! – встрепенулся безответственный старик, разбуженный барабанной дробью моих каблучков.

– Дед Пихто! – в сердцах брякнула я, возносясь по лестнице.

Никакой коровы в офисе не было. На дорогом диване шефа лежала незнакомая гражданка в расстегнутом болоньевом пальто. Полы его разметались, как черные крылья, но воротник держал оригинальный веревочный галстук.

– Дышит? – с порога спросила я.

И сразу же увидела, что – да, дышит. И даже, кажется, в сознании. Лежит с закрытыми глазами, но из-под дрожащих ресниц тянутся по бледным веснушчатым щекам мокрые дорожки. Я посмотрела на Эндрю:

– Это кто?

– Я думал, ты мне скажешь! – с претензией заявил он. – Кто у нас завел привычку устраивать из приличного офиса приют для бездомных родственников?!

Я не успела ответить на этот хамский выпад, за окном послышался шум: подъехала машина. В ночной тиши гулко хлопнула автомобильная дверца.

– Это «Скорая»! – метнувшись к окну с проворством, не подобающим чинному старцу, доложил «дедушка» Смеловский. – Теперь нужно ждать ментов… Инка! Мне надо уходить.

Я взглянула на стену, сомнительно украшенную схемой эвакуации при пожаре, и досадливо цокнула языком. Вывести Макса из здания дорогой, которая гарантированно не пересечется с путем следования медиков и милиции, не представлялось возможным: и парадный подъезд, и черный ход ведут в один и тот же холл первого этажа. Попробовать подняться на чердак, а затем спуститься по железной лестнице, которая не дотягивает до уровня улицы метра четыре? Опасная затея. С виду Смеловский парень спортивный, но он все-таки не Человек-Паук и не Бэтмен, грохнется на асфальт с высоты второго этажа и не обойдется без встречи с «неотложкой»… Может, попробовать Макса спрятать?

В поисках подходящего укрытия я рысцой пробежалась по офисным помещениям и позвала друга:

– Максим, давай сюда! Садись.

Смеловский послушно забрался в катальное кресло Бронича.

– Сними руки с подлокотников и подбери ноги! – велела я, с сопением вытаскивая из-за шкафа сплющенную картонную коробку. – И голову пригни!

Расправленная коробка закрыла стул со скукожившимся Максимом до самого пола.

– Поехали! – сказала я и подтолкнула кресло века к двери.

Гражданка в черном, едва открыв глаза, увидела картонный гробик на колесиках, хрипло ахнула и снова обмякла.

– Не бойтесь, это моя лягушонка в коробчонке едет! – голосом злой сказочницы объяснила я.

– Сама лягушонка! – огрызнулся из коробки неблагодарный Смеловский.

Андрюха с изумлением посмотрел на проезжающую мимо него говорящую коробку, но от вопросов удержался. Аккуратно упакованный Макс моими стараниями с ветерком прокатился по коридору к лифту.

На лестнице уже грохотали шаги и раскатистый голос, который с веселым укором басил:

– Такое приличное заведение, тут бы только жить да добра наживать, а они вешаются! Что за странные люди!

Я закатила свой транспорт в кабину лифта и спешно придавила кнопку. Мимо смыкающихся дверей промелькнуло что-то светло-голубое, и укоризненная фраза про странных людей, предпочитающих бесславное одноразовое повешение ежедневному трудовому подвигу, оборвалась на полуслове.

– А ну стой! Куда имущество катишь? – густо дыша алкогольными парами, строго окликнул меня на первом этаже некстати взбодрившийся сторож.

– Качу туда и обратно, – отговорилась я, не останавливаясь.

– Тебе и мне приятно, – пробурчал под картонкой невыносимый Макс.

– Тест-драйв такой! – громко сказала я, чтобы заглушить его дурацкие рифмы.

– Но-но! Ты слова-то выбирай! – обиженно буркнул малограмотный Пал Сергеич.

Я выкатила кресло на крыльцо, под прикрытием железной двери выпустила из картонного плена Смеловского, накрыла гофротарой пустой стул, снова завела его в холл и с невозмутимым выражением лица проследовала к лифту. Там мне пришлось немного подождать: кабину перехватили вверху. Я со своей коробчонкой скромно отодвинулась в темный уголок и пропустила двух парней с носилками и следующего за ними врача в голубом халате поверх тулупа. Вернув в офис многофункциональное катальное кресло века, я помахала ручкой ошарашенному Андрюхе и, не обращая внимания на его протестующее бормотание, легкой поступью сбежала вниз по лестнице.

Дверь распахнулась загодя, не успела я к ней приблизиться. На пороге возникла Трошкина. Лицо у нее было бело-голубое, цвета беспощадно обезжиренного молока, а глаза большие и темные, как отборные греческие маслины.

– Мама! – таращась на меня с таким бессмысленным видом, что заглядевшийся на новые ворота баран рядом с ней показался бы высоколобым интеллектуалом, сказала моя подружка. – Мамочка! Как же это? Что мне делать?!

Трошкина круглая сирота, все ее родственники давно пребывают в одной компании с моим покойным дедушкой. Таким образом, чтобы задать пару вопросов маме-мамочке, Алке имело смысл обращаться не ко мне, а к практикующему медиуму. Однако по выражению ее лица я резонно предположила, что с этим добрым советом имеет смысл повременить, и по возможности участливо спросила:

– Ты чего орешь как резаная?

– О-ой! – Алка всхлипнула и рухнула мне на грудь.

Я машинально похлопала ее по костлявой спинке и поверх вздрагивающего плечика оглядела окрестности. Мне хотелось убедиться, что Смеловский не засел где-нибудь поблизости, рискуя нарваться-таки на ожидаемую милицию, а благоразумно удалился куда подальше. Макса я и впрямь не увидела. На ступеньках одиноко и неуютно, на боку, лежал побитый гражданин в оранжевом костюме. Про него-то я совсем забыла!

– Алка! Ты почему этого бедолагу в «неотложку» не сдала?! – возмутилась я, встряхнув бессловесно всхлипывающую подружку.

– Так они не взя-а-а-ли! – проныла Трошкина, некультурно сморкаясь в мой меховой воротник. – Сказали, что разбитый нос – не повод прокатиться на «Скорой»!

– Разбитый нос?

Я присмотрелась к фигуре на ступеньках, переставила в сторону Алку, подошла к морковному дядьке, присела над ним, охнула и, не удержавшись, упала на пятую точку. Это автоматически изменило мой взгляд на фигуру лежащего, однако увиденное мне уже крепко запомнилось. Липкое месиво на месте височной кости производило неизгладимое впечатление!

– Это им не повод?! – севшим голосом возмутилась я, с ужасом отодвигаясь от лаково блестящей черной лужи, медленно расползающейся по ступеньке.

– Да ладно тебе! – сказал мой внутренний голос, от страха сделавшийся необыкновенно циничным. – Все равно этому мужику никакие врачи не помогли бы. Он же мертв!