– Даже если мы будем бедны и голодны, ни гроша за душой и в холодильнике ни крошки?

– Даже тогда. – Он, явно смирившись, улыбается. – Если уж голодать, то только с тобой.

Мы смеемся, и я ловлю себя на том, что на меня большое впечатление произвело, как быстро Олли оправился. Интересно, может, это потому, что в глубине души он знает, что нам никогда не придется голодать? Он знает, что в какой-то момент на нас свалится огромная сумма денег, гораздо большая, чем мы способны потратить.

И чтобы получить доступ к этим деньгам, нам нужно лишь дождаться чьей-то смерти.

ДИАНА

ПРОШЛОЕ…

Дети еще не успели выйти из дома, а Том уже начал дуться. Я знала, что так произойдет – с той же уверенностью, с какой он знал, что я отклоню просьбу Олли о деньгах. Когда вы женаты так долго, как мы, то, хотя и надеешься на иной результат, перестаешь его ожидать. И если хочешь счастливого брака, лучше думать о других вещах – о тех, на которые вы смотрите одинаково. К счастью для меня, когда дело доходит до Тома, таких немало.

Том тяжело опускается в кресло. Я поднимаю руку знаком «стоп».

– Я знаю, что ты хочешь сказать, Том, поэтому, пожалуйста, не надо.

– Разве я что-то сказал? – Он издает долгий, утомленный вздох.

– Мне не нравится быть «плохим парнем», Том. И ты это знаешь.

Он ерзает в кресле, выражение лица у него скорее смиренное, чем раздраженное.

– Я знаю. Честное слово, знаю.

Если брать наши с Томом споры, этот самый жаркий. Когда-то в Томе было больше огня, но теперь осталось совсем мало вещей, от которых он по-настоящему заводится. Пробки на дорогах. То, что люди не гасят свет, выходя из комнаты. Расизм. Ну знаете, важные вещи. Сегодня, несмотря на наши разные взгляды, мы с Томом уважаем позицию другого. Том вырос на окраине Мельбурна, где пригороды соприкасаются с сельской местностью. Это была слаборазвитая в экономическом и социальном плане местность, а потом он потерял родителей, и ему пришлось уехать еще дальше в глубинку жить с бабушкой и дедушкой. В той же глубинке он учился в школе и уехал оттуда в четырнадцать лет, чтобы пойти в ученики к местному сантехнику. Получив квалификацию, он нашел себе работу в проекте жилой застройки, подружился со старшими менеджерами и предложил им попробовать свои силы в строительстве комплексов для пенсионеров. Предложение оказалось настолько выгодным, что он стал деловым партнером в одной из крупнейших строительных компаний Австралии.

– Я-то думала, Том, что уж кому как не тебе понимать, что для успеха вовсе не обязательно получать подачки.

– Но теперь все по-другому, – говорит он. – Каждый идет в университет, работает бесплатно, чтобы набраться опыта, пускает в ход знакомства, приобретенные в частных школах. Это сложнее, чем в мое время.

Но, конечно, это только часть белиберды, которой, выплачивая непомерные суммы частным школам, потчуют себя родители. После того как Том годами изводил меня, я наконец смягчилась и позволила Олли и Нетти посещать школы, где за семестр приходилось выкладывать столько, что год можно было бы кормить целую афганскую деревню, но по прошествии лет я все еще сомневаюсь, были ли эти школы лучше местных. Зато я твердо уверена, что раздавать подачки детям – нет, не детям, а взрослым! – после того как они получили отличное образование и все блага в жизни, означает и дальше поддерживать их против тех, кто пытается пробиться без посторонней помощи, а это всем заинтересованным сторонам не на пользу.

– Трудно было всегда, Том. Просто ты голоден до успеха больше, чем наши дети, вот и все.

В отличие от Тома, я выросла в семье более-менее среднего класса. У нас не было такого богатства, как сейчас у нас с Томом, но мы жили в достатке. Суть в том, что и я тоже голода бы не испытала, если бы в моей юности не произошли некие события, резко изменившие мою жизнь к худшему.

– Думаю, Олли не помешало бы немного поголодать. Немного голода полезно для молодежи. Голод сделал из тебя мужчину.

Том пододвигается в сторону, и я сажусь к нему в кресло с высокой спинкой, достаточно просторное для двух задниц средних лет.

– На самом деле… – Том улыбается. – Это тебя он сделал.

1970 год

Мы с Синтией назвали это лето Летом Сокола, в основном потому, что остальные наши друзья уехали в Европу, и нам хотелось, чтобы наши каникулы выглядели поувлекательней, чем были на самом деле. «Сокол» взялся от названия «Фолкон XR GT» – автомобиля, который принадлежал парню Синтии по имени Майкл. Я, конечно, знала, что произошло на заднем сиденье «Сокола», что Майкл и Синтия делали на заднем сиденье «Сокола» множество раз. Не могу сказать, что я сама была отчаянно влюблена в Дэвида, хотя он мне в целом нравился. Он был высоким и изучал инженерное дело в университете, что тогда казалось достаточным. Рост и ум. Чего еще хотеть женщине?

Как выяснилось, ум Дэвида нам пригодился, когда я обнаружила, что беременна.

– В Бродмидоу есть одно местечко, – сказал он. – Дом для незамужних матерей. Ты едешь туда, рожаешь ребенка, потом возвращаешься. А всем остальным можно просто сказать, что ездила в Европу.

Я была рада, что он не предложил другое «местечко», куда отправлялись незамужние матери. Абортарий. Особых материнских инстинктов у меня не было, но я всегда верила в то, что нужно отвечать за свои поступки. Бедный малыш не виноват, что я забралась на заднее сиденье «Сокола» вместе с Дэвидом, и я не понимала, почему именно он должен за это поплатиться. Моя мать согласилась, что план Дэвида был мудрым, а отец, как правило, соглашался с моей матерью, когда она заявляла, мол, что-то, на ее взгляд, «мудро». Мысль о том, что мне придется отдать ребенка, прежде чем покинуть дом, казалась настолько нереальной, что я даже не потрудилась об этом подумать. В конце концов, когда ты тонешь и кто-то предлагает тебе спасательный плот, ты не проверяешь, нет ли в нем щелей, перед тем как подняться на борт.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

Вечером накануне моего отъезда в Орчард-хаус Дэвид пригласил меня прогуляться. Сейчас он неопределенно махнул рукой перед моим животом, показывая, что спрашивает о симптомах, связанных с беременностью.

– Все в порядке.

Стоял теплый вечер, и я сидела на кирпичных ступеньках родительского бунгало с пакетом винограда на коленях. (Меня почти полгода тошнило по утрам, и виноград был единственным, что останавливало позывы.) Я отложила поступление на курсы секретарей и сказала подругам, что весь семестр проведу на Сицилии. Никто, кроме моих родителей и Дэвида, не знал правды. Даже Синтия. Оказалось, что католический позор гнетет сильнее, чем я думала.

С тех пор как меня приняли в Орчард-хаусе, я видела Дэвида всего пару раз. Пока я старалась никому не показываться на глаза, Дэвид, по-видимому, работал круглосуточно, чтобы помочь отцу оплатить мое там пребывание. На отца произвела впечатление готовность Дэвида помочь. Однажды я слышала, как он сказал маме, что рад, мол, «по крайней мере, я связалась с парнем, у которого есть чувство чести». Помню, как однажды, выглянув в щелку двери моей спальни, я увидела, как отец пожимает руку Дэвиду, а мать горячо его благодарит. На меня же отец, напротив, месяцами почти не смотрел.