Когда Свенельдов сын пришел за своей семьей с целым киевским войском, тех в Малине уже не было. Гвездобор тогда сбежал и долго прятался где-то в болотах. Вернулся к тому дню, когда Маломир подготовил засаду на Ингоря. Думали, что больше нечего бояться…

Поначалу эта борьба для древлян ведь складывалась удачно. Стоило умереть Свенельду, десять лет державшему всю землю Деревскую в кулаке, как его отроки от одной стрелы под ноги побросали оружие. Многие из них пошли под руку Володислава, желая служить ему против той руси, что осталась в Киеве. Одолели самого Ингоря и два десятка его гридей – самых лучших воинов. И Гвездобор был в той битве, кровь Ингоря и гридей на нем тоже. Послали свата к его вдове, Ольге, и она обещала явиться на переговоры. Прямо сюда, почти одна, отдавая себя во власть князей деревских… Почему же им было не счесть, что Перуна за бороду схватили?

Береста, ясное дело, никто никогда не спрашивал, что он обо всем этом думает. Он и сам не знал. На то отцы есть – думать. «А се третий покон – да повинуются чада отцу и матери»… – учат всякое детище еще до семи лет. Берест в ученье от других не отставал и знал: его черед думать придет, когда он сам станет отцом, а то и дедом. Отцов и дедов чуры умудряют… А он только глядя на то, что творилось в родной волости, не успевал дивиться.

Но вдруг оказалось, что он почти один – ни отца, ни деда. Вспоминая лето, Берест связывал тогдашние события с нынешними, и его аж мутило от понимания: корни этих бед оттуда тянутся. Летом они думали, что смерть Ингоря – делу конец, а было самое начало. И то, что происходило вчера и сегодня, тоже не конец. Но что будет дальше, завтра? И как он пойдет в это завтра – один, как в поле обсевок, без отца, матери, деда и прочих старейшин? Всяк человек в своем роду, а без рода нет человека…

Берест едва не пожалел, что не попался в руки русам и не бредет сейчас в Киев в одной связке с Задоркой. Тогда ему не приходилось бы думать, мучительно разбираться, что происходит, и пытаться угадать будущее. Пленник не имеет своей воли, холоп не взрослеет. Он может иметь детей, но никогда не станет отцом. Отцом ему и его детям всегда будет хозяин.

Со своими вместе даже в полоне, видно, легче, чем одному на воле… И все казалось, будто он оторвался от своих случайно, как в лесу заплутал, а вот сейчас выбредет на верную дорогу – найдет своих и опять все пойдет ладно… От мысли, что ничего уже не поправить и прежней жизни не вернуть, жить дальше не хотелось вовсе.

За этими мыслями Берест не заметил, как добрался до места. Рощуки – весь из десятка разбросанных по горушке меж оврагами дворов – выглядели неповрежденными. Бабы трепали лен, мужики молотили рожь. Кое-кто заметил сверху чужой челн у реки, но большого оживления это не вызвало. Здесь ничего еще не знали.

Вытащив на берег челн, пошли сразу к гумну, на перезвон цепов. Такой простой звук, такой знакомый, веселящий душу. Цепы звенят – значит, урожай собран, будет зима и осень с хлебом. Пиво варить, молодцев женить… И день выдался такой ясный – Берест только сейчас заметил, что идет под ярким солнцем и в чужой свите, слишком для него широкой, даже жарко. Берест подавил вздох. Малинское гумно сгорело – и цепы, и снопы… Негде на свадьбах плясать.

Да и пора ему уже бросить мысли о женитьбе. К чему шапку шить, когда головы нет?

И хорошо, что он даже не успел узнать, красивая ли она…

Завидев гостей, весняки оставили работу, с удивлением столпились вокруг. Берест кое-кого из здешних знал в лицо – их старейшина, Хотимир, порой наезжал к Гвездобору. И с ним вместе погиб на страве… И снова стало жутко от мысли: Ольга киевская одним ударом проредила лучших мужей по всей земле Деревской! Берест сам видел тела, но теперь осознавал, как глубоко, как далеко разлился яд от того удара. Куда ни приди – везде печальные сряды белеют.

Новый рассказ получился дольше: пришлось поведать не только о разорении Малина, но и о неудачной попытке отбить полон. О двух покойниках: Молчане и Ярце. Весняки слушали, на глазах меняясь в лице. По глазам было видно: каждый примеривает на себя и свое селение. Губы шевелились, вознося молчаливую благодарность богам и чурам. Что стоило русам проехать от брода чуть севернее!

– Вот вам… боярыня-то киевская, – качнул головой какой-то здешний дед. – Я тогда еще Гвездяте говорил: не тронь чужих женок, и твою не тронут. Да он себя самим Перуном стал почитать.

– Малинцы нам воли от руси искали, – возразил Ладовек. – Или вам нравилось дань платить, дедов позорить?

– Уж лучше бобрами платить, чем кровью, детьми своими! Вот теперь и взяли – не по белке с дыма, а головами человечьими!

Местные значительно переглядывались, явно думая о чем-то своем, не известном гостям.

У Ладовека здесь была родня, и их отвели к Плескачу – поесть и передохнуть. Мужики остались на гумне, и вслед вестникам сразу же понесся шум горячего спора. Берест невольно глянул на Ладовека, тот – на него. Старейшине было не к лицу держать совет с отроком, но Ладовек слегка развел руками, словно говоря: вот, и эти теперь спорят! Пусть бы хоть их Сварог и Перун наставили на ум! Однако пережитое Малином и Здоровичами едва ли наполнит чье-то сердце ратным духом…

Плескачова женка собрала на стол: поставила горшок похлебки из репы, соленых грибов и поджаренного на льняном масле лука с мукой. Уже был свежий хлеб-новина. Пока гости ели, хозяйка отыскала косяк изгребины – покрыть тела для дороги. Засиживаться Ладовек с Берестом не могли – близ переправы их ждали свои с двумя покойниками, а еще предстоял обратный путь до Здоровичей, успеть бы к ночи. Поклонились хозяйке в благодарность за хлеб и пошли с Плескачом к челноку.

А возле челнока их ждали – Нетеша, нынешний рощуковский старейшина, и с ним еще двое весняков. У Береста сердце оборвалось: что это такое? К чему такие проводы?

– Вы ведь князю весть послать думаете? – начал Нетеша, здоровенный, полноватый мужик с рыжеватой бородкой на мясистых щеках.

– Придется, – ответил Ладовек.

– От нас гостинчик ему передайте.

– Гостинчик? – Ладовек удивился, как будто ему посреди поля битвы совали печеных «жаворонков» в ветошке. – Что такое?

– Да вот… – Нетеша переглянулся со своими родичами. Вид у всех был недовольный. – После того побоища… когда Маломир с Гвездобором волка нашего киевского подстерегли… отроки глупые вздумали идти на реку нырять, – он бросил взгляд на какие-то избы, где, видимо, жили озорники. – Да и выловили рыбу – золото перо. А нам такого пера не надобно. От таких перьев одни беды заводятся. Они вот, – он показал на Береста, но обращался к Ладовеку, как к старшему, – малинские, вздумали боярыню киевскую у себя держать, вот им как боярыня аукнулась. Про нас прознают – беда будет похуже той. А нам не надобно. Пусть князь у себя хранит. Ему боги помогают.

– Ты о чем речь ведешь? – Ладовек его совсем не понял. – Что за басни? Какая еще рыба?

– Да вот она, – Нетеша кивнул себе под ноги.

На песке лежало что-то длинное, локтя с два, но шириной не более ладони, завернутое в плотную серую опону и даже обвязанное мочальной веревкой. На рыбу было совсем не похоже. Палка… Дубинка…