Несмотря на наши рекомендации, кто-то отсоветовал В.Брандту спуститься с Ленинских гор к подножью и посетить монастырь. Тем самым он лишил себя возможности ознакомиться с одним из лучших наглядных пособий русской истории двадцатого века.

Итак, Московский договор имел все предпосылки для того, чтобы стать значительным международным событием, а его подписание достойным венцом миролюбивой инициативе Генерального секретаря.

Именно поэтому — и ради этого — еще задолго до прибытия Брандта в Москву Брежнев, Громыко и Андропов приступили к обсуждению проблемы самой процедуры подписания.

Обойти при подписании законного главу правительства А.Косыгина считалось невозможным. С другой стороны, не отдать «должное» руководителю правящей партии, действительно приложившему немало усилий для реализации договоров, было бы несправедливо.

Как всегда выручил испытанный «оптический эффект».

В Советском Союзе роль лидера в «руководящей обойме» традиционно определялась его местом на «официальном снимке» в газете «Правда», опубликованном в связи с какими-либо значительными событиями. Во времена Сталина иностранные журналисты практически безошибочно предсказывали карьерные и личные перспективы каждого из приближенных в зависимости от места, которое он занимал на Мавзолее во время очередных официальных торжеств.

Из года в год эти снимки внимательно анализировались, и тому, кто все дальше смещался вправо или влево от центральной фигуры на Мавзолее, почти безошибочно предрекали самое безрадостное будущее.

Именно этот опыт расстановки лидеров и был использован в августе 1970 года.

Появившийся на другой день после подписания Московских соглашений в «Правде» снимок зафиксировал реально сложившееся положение вещей и распределение ролей в государстве.

В тот день в Екатерининском зале Кремля были собраны все члены Политбюро, а также все те, кто имели хоть какое-то отношение к подписываемым документам. Поскольку Брандт и Косыгин могли подписывать бумаги лишь сидя, то на фотографии Брежнев возвышался, словно монумент, над двумя низко склоненными головами, с высоты благословляя все то, что происходило ниже его пояса.

Немецкие фоторепортеры уступили в профессионализме советским, сделав основной акцент на том моменте, когда Брандт пожимал руку советскому премьеру Косыгину, а тот на некоторых снимках вышел, заслоняющим собой фигуру Брежнева.

Статс-секретарь Бар разместился на фото рядом с Брежневым, не стремясь, однако, возвыситься над своим канцлером. Недалеко от Брежнева занял место Громыко. Андропов «отбывал свой номер» и вовсе спрятавшись за спины товарищей по Политбюро, как и полагается «Graue Eminenz».

Он неизменно выбирал место за спинами других, и не по должности, как многие считали, а по складу характера. Яркому свету софитов он предпочитал тень, падающую от других.

Вечером в Грановитой палате Кремля Косыгин давал обед в честь своего почетного гостя, на котором Брежнева не было. Об это он честно предупредил канцлера. Тот ничуть не удивился и не обиделся, будучи уже введен в курс отношений обоих советских лидеров.

Газеты «Правда» и «Известия» назвали в своих передовицах договор «коренным поворотом в отношениях между нашими странами». Некоторое время спустя Андропов завел со мной разговор о Брандте и Баре. Он внимательно наблюдал за обоими во время церемонии подписания в Екатерининском зале и теперь хотел сверить свои короткие визуальные наблюдения с моим мнением.

— Мне было бы очень интересно обменяться с одним из них совершенно откровенными взглядами по поводу будущего наших стран.

Я знал, что Андропов строго конфиденциально имел уже встречи с некоторыми американскими сенаторами, а потому удивленно-вопросительно посмотрел на него.

— Пока я здесь, в этом доме, — пустился он в пояснения, — я не должен встречаться с такими людьми, хотя бы ради того, чтобы не нанести им вреда. А потом, какая в том срочность? Наверняка будет еще время и возможность встретиться при иных обстоятельствах…

Тогда из всего разговора мне запали в память лишь эти многозначительные короткие фразы: «пока я в этом доме», «некуда спешить» и «будут иные обстоятельства». По мере того, как с течением времени развивались события, они, эти фразы, все чаще приходили мне на память.

Постепенно лидерство Андропова среди высшего партийно-государственного руководства СССР становилось все более очевидным. Все его попытки остаться в тени, за спинами других членов Политбюро на всех официальных мероприятиях, никого больше не могли обмануть.

Оставшиеся месяцы семидесятого года были посвящены, как тогда модно было говорить, «наполнением содержанием московских договоров».

Готовились к подписанию соглашения об открытии консульских учреждений в Ленинграде и Гамбурге, документы о техническом и торговом сотрудничестве.

7 декабря 1970 года был подписан аналогичный Московскому договор с ПНР. Казалось бы, об успехах «восточной политики» можно было говорить всерьез.

И тем не менее, новый, 1971-й, год начался с огорчительного для советского руководства осознания того факта, что подписание договоров, достигнутое с таким трудом, — лишь полдела. Главное— их ратификация. И задача эта потруднее первой.

Становилось ясно, что оппозиция во главе с председателем фракции ХДС/ХСС Р. Барцелем сделает основную ставку на проблему ратификации Московских договоров с тем, чтобы, используя их недостатки, свалить правительство Брандта — Шееля.

Такая перспектива держала Брежнева и Громыко в постоянном напряжении. Не сулила она ничего хорошего и Андропову.

Пожалуй, это был самый напряженный период за все более чем десятилетнее существование «канала».

Место встреч с Баром отныне из Москвы переместилось на Запад, а отработанная схема взаимодействия была максимально простой, а потому достаточно эффективной.

Мы с Ледневым прилетали в восточно-берлинский аэропорт «Шенефельд», где на стоянке у нас была запаркована машина, ключи от которой я всегда имел при себе. На ней мы отправлялись прямо к «Чек-пойнт Чарли», а преодолев его, оказывались в Западном Берлине.

Минуя центр города, мы мчались прямо в Далем, — престижный западноберлинский район, — и останавливались, наконец, у дома 14 на Пюклерштрассе.

Как правило, Бар уже ждал нас в своем особняке уполномоченного по Западному Берлину. Если же он задерживался, то домашняя обслуга усаживала нас в глубокие кресла в гостиной, и мы в обществе кофе и телевидения коротали время до появления хозяина.

Сразу же с его приходом мы принимались за дело, разместившись, в зависимости от времени года, либо в «зимнем саду», — застекленной террасе особняка, — либо в холле на первом этаже, откуда массивная лестница вела в верхние апартаменты.

Годы такой интенсивной работы привили мне полезный навык: не только концентрированно, сжато излагать тщательно отобранную информацию, но и точно запоминать все, что излагал собеседник, чтобы в этот же день, вернувшись в Москву, подробно пересказать все главному адресату.