— Исчез? — Приор покачал головой. — Как Виргилиус? Но как такое возможно? Эта кукла ростом с человека и наверняка дьявольски тяжелая. Кто смог бы…

— Господи! — Брат Экхарт по-прежнему стоял, он молитвенно сложил руки и театрально поднял взгляд к потолку. — Вы что же, не понимаете, что произошло? Не осознаете всего ужаса? — Голос его задрожал. — Это… существо! Оно ожило и поработило своего создателя. Голем бродит где-то по монастырю и творит бесчинства! Господи, защити нас…

Монахи испуганно зашептались, некоторые крестились, другие похватали четки, Симон почувствовал, что и у него по спине побежали мурашки. Ему вспомнился автомат из мастерской часовщика, его безжизненное лицо и хлопающий рот, чуть фальшивая мелодия колокольчиков, звучащая внутри. Кукла снова возникла перед его взором, как она жужжит и катится по комнате.

«Как призрак, невесомо скользит, движимая жаждой мщения, — пронеслась в голове мысль. — Вечно и без остановки, пока цель не будет достигнута…»

Стук настоятеля вернул Симона в действительность. Маурус Рамбек встал и несколько раз хлопнул ладонью по столу.

— Спокойно! — крикнул он. — Дорогие собратья, прошу тишины!

Монахи постепенно притихли, и настоятель, сделав глубокий вдох, продолжил надломленным голосом:

— Полагаю, мы сможем разобраться в этом деле, только если… когда брат Йоханнес вернется в наши ряды. Не говоря уже о том, что мы должны быть рады любой подсказке. — Он повернулся к Симону: — Я внимательно ознакомлюсь с вашим отчетом. Кроме того, буду рад, если вы и впредь станете помогать нам в расследовании этого случая. До сих пор вы выказали себя человеком весьма смышленым.

Приор Иеремия возмущенно фыркнул:

— Чтобы бесчестный цирюльник помогал монастырю в расследовании убийства? Прошу тебя, любезный брат…

— А я прошу тебя помолчать! — перебил его Рамбек. — Бесчестный или нет, этот цирюльник высказал больше благоразумных мыслей, чем все мы, вместе взятые. Глупцом я буду, если пренебрегу такой помощью. Пусть он и далее составляет отчеты.

Настоятель, казалось, погрузился в собственные мысли, и у него опять задрожали руки. Поколебавшись немного, он снова обратился к лекарю:

— И вот еще что, мастер Фронвизер. До меня дошли слухи, что некоторые из паломников нездоровы. И теперь, когда в нашем распоряжении не осталось аптекаря, о них нужно кому-нибудь позаботиться…

Просьба его повисла в воздухе, и Симон покорно кивнул:

— Разумеется, ваше преподобие. Как вы пожелаете.

«Замечательно! — подумал он. — Еще вчера я был порядочным пилигримом, а теперь мне велят писать отчеты о таинственном убийстве и выхаживать хворых паломников! И как я только не отправился с Магдаленой в Альтеттинг…»

Настоятель закрыл глаза и перекрестился.

— Тогда помолимся Господу — за наших умерших и пропавших братьев.

Пока Маурус Рамбек затягивал псалмы на латыни, Симон переводил взгляд с одного монаха на другого. Святые отцы сложили руки, опустили глаза и забормотали молитвы. Казалось, каждый из них излучал недобрую ауру, столь неестественную для атмосферы монастыря.

Внезапно приор поднял голову и взглянул прямо на лекаря. Симон вздрогнул. Глаза Иеремии горели ненавистью и проникали едва ли не в самую душу лекаря.

Брат Йоханнес бежал по лесу, словно сам дьявол гнался за ним.

Он спотыкался о корни, быстро поднимался, перепрыгивал через илистые канавы и ломился сквозь заросли. Ряса его давно уже обтрепалась, к ней пристали репьи и ветки, лицо вспотело и покрылось грязью. По толстым щекам монаха текли слезы, сердце стучало как сумасшедшее. Взять он ничего не успел, кроме полотняного мешка с самым необходимым.

Йоханнес ругался, плакал и проклинал все на свете. Вся прежняя жизнь его осталась в прошлом; теперь ему снова придется бродить, как раньше, по свету. Он не ведал, что уготовано ему в будущем, — знал только, что с ним будет, если его поймают. Ему выдернут ногти, растянут конечности, пока их не вырвет из суставов, раздробят пальцы и поджарят серой его морщинистую кожу — только затем, чтобы в конце концов сжечь на большой куче дров и хвороста.

Йоханнес знал все это, потому что разбирался в пытках и казнях — слишком много он видел и того и другого. И понимал, что грозило убийце и колдуну.

Аптекарь, не оглядываясь, мчался через долину. Время близилось к полудню, и солнце безжалостно жгло сквозь ветви и листья. Как и всех прочих монахов, его разбудили чуть свет громкие крики и вопли. Должно быть, случилось нечто ужасное, и он смутно предполагал, что именно. Поэтому Йоханнес тайком прокрался к дому часовщика, откуда как раз выходил этот цирюльник с подругой, оба бледные, как покойники. По отрывистым фразам он догадался, что они обнаружили в мастерской, а затем услышал свое имя.

В этот момент брат Йоханнес понял, что назад пути нет. Скоро они обо всем узнают. Об экспериментах, о пожаре на башне, о его прежней жизни…

Будь ты проклят, Виргилиус!

Тогда Йоханнес вернулся в свой домик, взял немного еды, одеяло и старый крест — и пустился к долине. И вот он бежал по узкому тайному ущелью, которое в народе называлось воловьим рвом и по которому во время войны местные жители спасались от шведов. Временами Йоханнесу приходилось задирать рясу и проходить по ручью. Где-то вдали лаяли собаки и трубил рог. Может, они уже шли по его следу?

Он разогнал мысли и помчался, не разбирая дороги, дальше. Если добраться до Мюльфельда или Вартавайля, то, быть может, появится шанс. Там какой-нибудь рыбак переправит его в Дисен, а оттуда он сбежит в Ландсберг. В Ландсберге у него были друзья, которые могли помочь. Возможно, где-то поблизости стояла армия, и он смог бы к ней присоединиться. Люди с его опытом были всегда нужны.

Деревья перед ним расступились, он уже видел синюю гладь озера в долине. До заветной цели, маленькой пристани неподалеку от небольшого замка Мюльфельда, казалось, уже рукой подать! Йоханнес выскочил из леса, и в то же мгновение прогремел выстрел. Пуля просвистела в сантиметре от его уха, и монах со стоном рухнул в грязь.

— Вот он, жаба гнусная! Ты был прав, он действительно побежал через ров.

Из-за деревьев выступил мужчина с мушкетом; за ним показался второй, а потом и третий. Все трое были опытными охотниками, состоявшими на жалованье при монастыре. Йоханнес их знал. В трактире они иногда шептались у него за спиной — им не нравилось, когда он собирал травы по округе и распугивал дичь. Для них он был жирным, уродливым святошей, который поедал то, что полагалось вообще-то им. Монстр и пугало, которого защищала одна только ряса.

Сегодня им выпала возможность поквитаться.

— Ты, говорят, троих собратьев прикончил, — сказал старший из них и пихнул ногой лежащего перед собой монаха. Глаза его сверкали охотничьим азартом. — С тремя святошами ты сладил, но мы из другого теста.