– Уверен, наши читатели сами сделают вывод, – весело произнес репортер постарше. – Мы сделали несколько отличных снимков. Знаете, на вашем месте я бы почаще выводил ее в свет.

Нужно, чтобы она завоевала сердца остальных островитян.

– Как завоевала ваше, – добавил репортер помоложе, озорно подмигнув Алексу. – Я могу приписать эти слова вам?

Он видел шрам.

Какое это имеет значение, подумала Лили. Она никогда не скрывала от него свою болезнь.

Если бы он ее попросил, она бы все ему рассказала.

Но…

Но ей не хотелось, чтобы он знал. Именно поэтому она приуменьшала серьезность своей болезни. Она не лгала ему, но и не говорила правду. Потому что правда до сих пор причиняла ей боль. При воспоминании о собственной беспомощности ее до сих пор бросало в дрожь.

Лучше думай об этом прекрасном доме, сказала она себе, вынимая сына из ванной и заворачивая в полотенце. За те несколько минут, что она здесь провела, ей не удалось осмотреть виллу. Зато сейчас у нее будет достаточно времени, чтобы это исправить. Вот только она найдет кухню, покормит Михалеса и уложит спать.

Ее комната была просторной и светлой. В ней было три французских окна с общим балконом, с которого открывался изумительный вид. Окна были открыты, и шелковые занавески легонько покачивались на ветру.

Цветы были повсюду. Дом плавно переходил в сад. Она не заметила границы, разделяющей их.

Его хозяин был мастером своего дела.

Ее мысли вернулись к Алексу. Был ли он до сих пор на пляже? Возможно, он не станет спрашивать ее о шраме.

Раздался стук в дверь, затем она открылась, и в комнату вошел Алекс. В отличие от нее, он уже успел переодеться.

В руках у него была бутылочка для Михалеса. Похоже, он умел читать ее мысли. Внезапно она осознала, что стоит перед ним в одном полотенце.

– Почему бы тебе не одеться, пока я его покормлю? – спросил он, протягивая руки к сыну.

– Смесь нужно подогреть.

– Она уже теплая.

– Твои люди здорово работают, – заметила Лили.

– Не могу с тобой не согласиться, но бутылочку я подогрел сам, – сказал Алекс. – Мы здесь одни. Экономка приходит по утрам, а садовник живет здесь в мое отсутствие.

– Значит, ты живешь здесь один?

– Да. – Опустившись на диван, он посадил Михалеса себе на колени и дал ему бутылочку.

Малыш принялся жадно ее сосать, словно его не кормили неделю.

– Он голоден как волк, – рассмеялся Алекс, и внутри у Лили все затрепетало.

– Пойду оденусь, – пробормотала Лили и, схватив одежду, направилась в ванную.

Но дверь она оставила приоткрытой. Решила первая начать задавать ему вопросы, чтобы отвлечь его от своего шрама.

– Как долго ты здесь живешь?

– Мой отец построил этот дом, когда женился на моей матери.

– Сад тоже его работа?

– Они с матерью сделали основное. Он умер, когда мне было пять лет. Матери пришлось покинуть остров. Когда она вернулась, мы с ней благоустроили сад. – Его голос смягчился. – Садоводство было ее страстью. Такой же, какой для тебя являются лодки.

– Она умерла, когда тебе было семнадцать?

– Да, но перед этим она долго болела.

– Ты говорил, что воспитывался в королевском дворце.

– Да. – Теперь в его голосе слышалась скрытая ярость. – Мой дядя ненавидел моего отца.

Когда я родился, эта ненависть обернулась местью. После смерти моего отца он изгнал мою мать с острова. Меня, как будущего наследника, он ей не отдал.

– Он тебя любил?

– Ненавидел. Но поскольку я был его единственным наследником, он был вынужден меня терпеть.

– О Алекс.

– Да, нам пришлось нелегко. Закон был полностью на его стороне, и его юристы были безучастны к нашим мольбам.

– Но потом он все же ее вернул?

– Не без моего участия, – произнес Алекс с мрачным удовлетворением. – К тому времени, когда мне исполнилось пятнадцать, я узнал о нем то, что никому не полагалось знать. Я постоянно его этим донимал, и он больше не хотел видеть меня рядом. В конце концов, он позволил моей матери вернуться и даже назначил нам содержание. С тех пор мы жили здесь вместе, пока она не умерла.

За этим скрывалось что-то серьезное. Ей было трудно представить себе пятнадцатилетнего подростка, противостоящего королю.

– Бедный Алекс.

– Не надо меня жалеть.

Она уже надела джинсы и футболку, так что оставаться, в ванной больше не было необходимости.

Михалес закончил есть и засыпал на руках у отца.

Услышав ее шаги, Алекс поднял голову и выжидающе посмотрел на нее.

Отец и сын были так похожи, что она не могла не улыбнуться.

Ее мужчины.

Эта мысль была такой… странной.

– Расскажи мне о своей болезни, – мягко произнес Алекс, и она тут же перестала улыбаться.

– Тебе незачем знать.

– Расскажи. Я должен знать, – настаивал он.

Его взгляд говорил, что он не уступит. У нее не было причин скрывать от него правду. Разве что она боялась стать еще более уязвимой перед ним.

– У меня была опухоль мозга, – тихо произнесла она.

В его глазах промелькнул ужас.

– Опухоль мозга…

– Доброкачественная. – Последнее, что ей было нужно от этого человека, – это его жалость.

Когда доктора вынесли ей смертный приговор, она отправилась на Бриллиантовые острова поговорить с Миа. Надеялась на поддержку сестры или хотя бы сочувствие, но, разумеется, Миа, даже слушать ее не захотела.

– Не будь смешной, – сказала она. – У тебя всегда были эти дурацкие головные боли.

Уверена, ты преувеличиваешь.

От отчаяния Лили пыталась связаться с матерью, но та не ответила на ее звонки. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой и обделенной.

Затем наступил вечер бала. Ей не хотелось сидеть одной в спальне и с ужасом думать о будущем, поэтому она решила немного развеяться.

Так она и познакомилась с Алексом. Он улыбнулся ей и пригласил ее на танец, и за два чудесных дня, проведенных с ним, она забыла о реальности. Растворилась в его улыбке, его нежности, его страсти…

И вот он снова смотрит на нее так, словно она ему небезразлична. Нет, она больше не может рисковать своим сердцем.

– Она была у меня всегда. Это давняя история, – небрежно произнесла она. – Наверное, тебе известно, что мой отец был шотландским баронетом и бездетным вдовцом. Моя мать состояла в родстве с греческой королевской семьей и была амбициозна и корыстолюбива. Она вышла замуж за отца из-за его денег и титула, несмотря на то что он был почти на сорок лет старше ее. Затем появились на свет Миа и я с разницей в два года.