Печальным и унылым было возвращение суздальцев в родные края. Горечь поражения на Супое нес в себе каждый воин. По исхлестанным проливными дождями дорогам медленно двигались конные и пешие, тянулись в обозе телеги.

Грязный и завшивевший явился Федор в свой терем. Охнула и чуть не лишилась чувств, увидев его, Ефимия: раскрыв полные руки, поплыла навстречу, обняла, залив его грудь слезами. Тотчас метнулась к баням челядь, натопила, намыла и напарила и боярина, и его дружину. Рад был Федор, что снова оказался в родных стенах. Не нужны никакие походы, ни брани и битвы, ни захваченные у противника богатства. Сидеть дома да глядеть на супругу и дочку, подросшую за время его отсутствия. И нет для него большего счастья!

Через месяц после возвращения из похода собрал у себя во дворце близких людей Юрий Долгорукий. Здесь были его сыновья – Ростислав, Иван и Андрей, тысяцкий Георгий Симонович‚ сын известного в Киеве боярина Жидислава Иванковича – Борис Жидиславич и двое Кучковичей – Федор и Яким.

– Пригласил я вас по важному и неотложному делу, – не спеша начал князь, оглядывая всех холодным, немигающим взглядом. – События последних лет показали, что надо серьезное внимание уделить обороне рубежей Суздальской земли. В первую очередь следует озаботиться укреплению границы с Булгарским царством. Спор у нас непрекращающийся идет из-за пушных богатств северных лесов и торгового пути по Волге. А споры эти часто перерастают в кровавые столкновения. В 1088 году булгары разорили Муром, а весной 1104 года муромский князь Ярослав Святославич потерпел поражение от мордвы, союзников булгар. В 1107 году противник сумел прорваться к самому Суздалю, разграбил окрестные селения и с большим трудом был отброшен из наших пределов. Совсем недавно, в 1120 году, он вновь хотел повторить этот успех, но был остановлен под Гороховцом. Доколе будем терпеть подобное? Доколе граница наша будет уязвима для неприятеля?

Юрий помолчал, и все увидели, как сжались его кулаки на подлокотнике кресла.

– Намерен я серьезно заняться укреплением наших восточных рубежей. И пусть мой сын Иван направляется в Гороховец и возведет новые крепостные стены и башни взамен старых, ненадежных. Ростислава я посылаю на реку Унжу, пусть он подыщет там подходящее место и заложит новую крепость, которая вместе с Городцом надежно закроет наши восточные земли от набегов ворогов.

Князь внимательно оглядел присутствующих и, прочтя в их глазах понимание и поддержку своим начинаниям, продолжал:

– Теперь посмотрим на наши западные рубежи. Беспокойный сосед там новгородцы. Они тоже спорят с нами из-за пушных богатств двинских лесов и Заволочья, не раз покушались на наши владения. Не далее как год назад новгородцы совершили настоящее нашествие на наши земли, но у Жданигоры были разбиты и изгнаны прочь. Но можем ли поручиться, что они вновь не появятся возле наших пределов, да еще в союзе со смоленским князем? Никто такого ручательства мне не даст. Поэтому решил я создать здесь две оборонительные линии. Первая вберет в себя крепости и города Кашин, Кснятин, Тверь и Зубцов. Оборудованием старых крепостей займется боярин Федор Кучка. Многие стены и башни погнили и требуют основательной замены. Надо все самым внимательнейшим образом осмотреть, может, придется убирать не только отдельные бревна, но части стен и башен, а может, и целиком. На пути к Суздалю должна быть построена новая крепость, назовем ее Дмитровом, в честь святого великомученика Дмитрия Солунского. Возведением ее займется боярин Борис Жидиславич. Но этого, я считаю, мало. Надо выстроить и вторую линию, в основу ее встанет город Ростов, а подопрет вновь заложенная крепость Переяславль-Залесский. Этими работами займется сын мой, Андрей.

– Оборона южных границ падает на мои плечи, князь? – спросил Георгий Симонович.

– Да, от неспокойного юга должны нас прикрыть Владимир и Москва. Край наш богатеет, и великим князьям киевским все соблазнительней кажется затея подчинить его своей воле. В любое время могут появиться их войска вкупе с половецкими полчищами. Вот такие мои замыслы. А теперь давайте обсудим различные вопросы, связанные с укреплением наших рубежей.

Так началось великое градостроительство в Северо-Восточной Руси, дело, которым обессмертил свое имя князь Юрий Долгорукий.

Федор тотчас отправился к западным границам. Он хотел взять с собой Ефимию и Параню, но жена отказалась: она ждала второго ребенка.

Прежде всего следовало объехать все крепости и определить величину работ. С этого он и начал. Занятие оказалось затяжным и нудным, приходилось осматривать чуть ли не каждое бревнышко и заносить в специально заведенную книгу. Помогали ему в этом воеводы и десятские, ведшие караульную службу. Федор тотчас смекнул: всех их – а это три десятка человек! – князь звать не будет, да если бы и позвал, то все равно не смогут упомнить они, где надо ремонтировать, подновлять и переделывать, а потому с самого начала стал увеличивать объем предстоящих работ, сначала немного, а потом в полтора и два раза. Вырисовывалась круглая сумма денег, которую можно было положить в свой карман.

Федор был не один, кто воровал из государственной казны. Много мытарей и вирников моталось по княжествам, которые при сборе дани с населения брали мзду по поводу и без повода.

В «Русской правде» все расписано, сколько они должны требовать с человека, но князьям шли жалобы, что бесчинствуют их доверенные, даже бьют батогами тех, кто пытается перечить им. Разговаривал как-то Федор случайно с полоцким князем Константином. Он сказал о своих тиунах – управителях княжеского хозяйства такие слова: «Тиун неправду судит, мзду емлет, людей продает, лихое все деет». И богатеют на глазах такие люди от прямого воровства и вымогательства, и ничего с этим невозможно поделать. Не приставишь же к каждому своего человека! Вот дядька Юрия Долгорукого – Георгий Симонович. Пришел гол как сокол, а что теперь? Тысяцкий, сборщик дани и богатейший человек земли Суздальской! Недавно пожертвовал в Печерский монастырь пятьсот гривен серебра и пятьдесят гривен золота, а потом добавил еще сто гривен золота. Этот дар бывшего дядьки равен годовой дани всего Смоленского княжества. Это только дар, а не все его богатство! Так что Федору далеко до таких, как Георгий Симонович.

Как-то – это было в Кснятине – стоял Федор возле въездной башни. Все замеры были закончены, воевода и десятские ушли, он остался один. Всю зиму трудился он на четырех крепостях, сейчас можно было считать, что работы завершены, пора было приступать к найму работников, завозу материалов и строительным работам.

Был дивный тихий вечер, один из тех, которые выпадают в начале весны. Небо было высокое, голубое и чистое, будто кто-то вымыл его заботливой рукой, а на закате оно пламенело ярко-розовым светом. С холма было видно, как темнела от проталин Волга, но лед еще держался крепкий и до ледохода было далеко.

Федор стоял, ни о чем особом не думая, просто было хорошо на душе, и не хотелось идти в одинокую горницу, предоставленную ему в своем доме воеводой. Внезапно послышался женский голос:

– Боярин, говорят, что ты летом ходил в поход на южные земли?