Станции метро изменились меньше всего. Все пышные барельефы сталинской эпохи были сохранены, даже тщательно отреставрированы. А вот вагоны уже ничем не напоминали прежние. Все здесь было современно и суперкомфортно — ряды кресел, приспосабливающихся к форме тела, телевизионные экраны, вмонтированные там и сям. Никто не стоял. Сидячих мест хватало на всех. Газеты никто не читал. Все пассажиры пялились в маленькие безмолвные мониторы. Слушали наушники коммуникаторов. Некоторые беззвучно шевелили губами, повторяя что-то за говорящими головами телеведущих.

Шрайнер поймал себя на мысли о том, что он чувствует себя здесь единственной особью, которую можно назвать одушевленной. Остальные были похожи на искусно изготовленные подделки под людей — то ли роботов, то ли манекенов. Лица, окружавшие его, не выражали никаких чувств. Может быть, в этом было виновато освещение вагона? Тускловатый ряд ламп на потолке, разноцветные блики отражений телеэкранов на безучастных масках лиц.

Что так приковало их внимание? Шрайнер пробежал взглядом по экранам. Обычные передачи «Телероса» — утренние новости, советы по приготовлению разноцветных бутербродов, девчонки в купальниках, прыгающие в ритме аэробики. Показывали все то же, что и всегда. Но может быть, показывали этим людям то же, что и ему, а видели они что-то иное? То, что не мог увидеть иностранец Шрайнер?

Он вышел из метро в подпорченном настроении.

Волнение Шрайнера усиливалось с каждым шагом, пока он поднимался по широким ступеням Московского государственного университета. Господи… Светлейшие головы мира работали сейчас в этих стенах. Передовые теории, сложнейшие технологии… Как его примут здесь? Что он скажет студентам? «Профессор Шрайнер»… Ну и сочетание. Его раскусят сразу же. Определят опытным русским глазом, что никакой он не ученый. Над ним будут смеяться. А может быть, даже заподозрят в шпионаже.

Он остановился. Сердце колотилось совсем уж нещадно. Оперся на тросточку, чтобы не упасть. Полез дрожащими пальцами за таблетками во внутренний карман пиджака. Пот тек по его лицу.

Рихарду Шрайнеру было всего сорок шесть лет. Однако чувствовал он себя полной развалиной. Неправильно сросшаяся нога, проблемы с позвоночником, давление, скачущее, как заяц под прицелом охотника. Разболтанная к черту нервная система. Конечно, можно было списать это на чувствительные удары, которые наносила ему жизнь, не знающая жалости. Оправдаться перед собой за слабость души, за трусливое желание спрятаться от внешних раздражителей, за непреодолимую тягу утопить свои проблемы в алкоголе.

К чему оправдание? Он уже сделал первый шаг. Он приехал в Россию — ту единственную страну, где когда-то чувствовал себя по-настоящему живым. Он вернулся. И все остальные шаги предстояло сделать ему самому. Никто не мог сделать их за него.

Но… Эта Россия была так не похожа на то, по чему он тосковал бессонными ночами последних лет. Он стремился обрести потерянное прошлое, но пока не получил ничего, кроме испуга перед непонятным настоящим.

— Вам плохо?

Мелодичный голосок прозвенел у самого уха. Тонкие пальцы дотронулись до его плеча. Шрайнер вздрогнул, едва не подавился таблеткой, с трудом протолкнул ее в пересохшее горло. Обернулся, теряя равновесие, и удержался все-таки, хотя и расставил позорно нижние конечности, превратившись при помощи тросточки в более или менее устойчивый треножник.

— Нет… Ик! Нет, ничего, не волнуйтесь… Все сейчас пройдет. Это все из-за жары…

В голубых глазах девушки, которая смотрела сейчас на Шрайнера и даже придерживала его слегка за плечо, чтобы он не рухнул наземь, было сочувствие. Искреннее сочувствие, наверное. Боже, как он выглядит сейчас? Наверное, лет на шестьдесят. Седые всклокоченные волосы, мутные глаза, бледное лицо в каплях пота. Профессор Шрайнер прибыл собственной персоной в МГУ. Сейчас он расскажет студентам о преимуществах западного образа жизни.

Девушка была милым созданием. Шрайнер не мог сказать, была ли она действительно красивой, поскольку все девушки моложе тридцати, тем более славянки, давно уже казались ему гениями чудной красоты. Особенно после того, как он женился на Герде — веснушчатой, длинноносой немецкой кобылке, ростом выше его на полголовы. Герда была своеобразным человеком — хрипловатый смех, грубоватые шутки, умеренный цинизм газетного репортера. Шрайнеру нравилось это. Герда понимала его с полуслова, с ней не имело смысла притворяться кем-то другим. Но порой ему хотелось чего-то более мягкого и женственного — такого вот, как эта русская девушка. Хотя… Девушка выглядела странновато — как и вся нынешняя молодежь. Волосы изначально русые, а теперь раскрашенные в непонятные оттенки и выстриженные лесенкой по последней моде. Фиолетовая спираль, нарисованная на лбу. Нос с небольшой горбинкой, бледно-розовые губы без следа помады. Клипсы-наушники, торчащие по три штуки на каждом ухе, как разноцветные пиявки. Да, наверное, она не красавица. И не такая уж она женственная и мягкая…

Она просто чудо — эта девушка. Она замечательная. У нее огромные глаза и пушистые ресницы.

Шрайнер вдруг почувствовал себя лучше. Намного лучше.

— Как вас зовут, милая барышня?

— Таня.

— А меня — Рихард.

Рихард Шрайнер выпрямился, испытывая желание выкинуть свою трость куда-нибудь в канализационный люк. Земля, подставившая свою спину под его ноги, снова стала твердой и устойчивой. Рихард Шрайнер извлек из кармана носовой платок, промокнул физиономию, тряхнул плечами, незаметно брыкнул здоровой ногой, перемещая жмущий ботинок со старой мозоли на другое место. Не то чтобы он красовался перед этой девушкой. Просто небольшая частица ее молодой энергии впиталась в него вместе с ее сочувствием. Она стояла рядом и улыбалась. И видно было, что ей приятно то, что этот хромой человек среднего возраста с отвратительным здоровьем не упал, не растянулся на ступенях, что он стоит и улыбается вместе с ней и даже смущается и не знает, что сказать.

Небольшая стайка девушек, от которых отделилась птичка, прилетевшая на помощь Шрайнеру, стояла неподалеку и чирикала что-то о своем. На своем языке, которого Шрайнер, старый общипанный страус, уже не понимал. Однако почему-то он понимал то, что поступок Тани являлся некоторым отступлением от принятого сейчас стандарта. Наверное, если бы он все-таки тюкнулся носом в бетон, сразу набежал бы народ, оперативно вызвали бы «скорую», отвезли бы его куда следует, спасли… Но вот чтобы просто так — заметить, что человеку плохо, и подойти, и спросить…

— Таня, — сказал он с чувством. — Спасибо вам. Мне уже начало казаться, что я прилетел на чужую планету. Здесь все так непривычно, люди такие странные… А вы вот обратили на меня внимание. Спасибо.

— Вы — иностранец?

— Да. Немец. — Шрайнер протянул руку девушке.

— Рихард Шрайнер? Профессор? — спросила девушка, вежливо пожимая его руку.

— Да.

Шрайнер не удивился. Он уже начал привыкать к тому, что русские видят его насквозь. Наверное, в комплект маленьких технических чудес, полагающихся каждому русскому, входил и портативный рентген, встроенный в глаз и просвечивающий каждого попадающего в поле зрения иностранца.