Не только мельком, как на вечеринке, но и весь его запах.

Пряный, как гвоздика и плотский. Это запах черной магии в полночь. Когда ведьмы стоят вокруг варева ночью, а луна и свечи горят в комнате. Благовония витают в воздухе. Древние заклинания и оккультное колдовство щиплют мне нос. Это дым, древесина, и я ненавижу, как сильно я люблю этот запах.

Глупые гормоны.

Запретив себе смотреть на него, я откидываюсь на спинку стула, глядя вперед и делая вид, что сосредоточен на том, что говорит профессор Шеридан. Но мое периферийное зрение видит его в изобилии. Достаточно, чтобы держать меня в напряжении. Его мясистые руки небрежно покоились на столе. Это так странно замечать. Как его руки сейчас выглядят нормально, а не как оружие. Просто кажется невозможным видеть в нем что-либо, кроме неприятностей.

На кольце на его указательном пальце есть его инициалы, что я бы назвала красивым на любом другом.

Боже мой, даже на мой взгляд сбоку он великолепен.

Но не такой великолепный, как Истон. Нет. Истон — это белые заборчики, папа-футболист, воскресные бранчи и секс с выключенным светом. И в этом нет ничего плохого, это то, чего я хочу.

Что-то прочное и безопасное. Надежное.

Алистер великолепен в зловещем смысле. Безрассудная растерянность, суматоха, разбитые сердца, но никогда не бросишь его, потому что, то как его губы путешествуют по телу, когда прикован к его кровати, достаточно, чтобы любая женщина осталась.

Мне не хотелось неприятности. Хотелось безопасности.

Эта возможность, школа, мой шанс получить, однажды. Жизнь, от которой мне не нужно бежать. Тем не менее, я все еще позволяла ему влиять на себя.

Хотя знала, что произойдет, если я свяжусь с таким мальчиком, как он.

Мои руки вспотели, это ощущение зуда в ладонях. То же самое чувство, которое я испытываю каждый раз, когда собираюсь что-то украсть. Он придает вкус во рту, как нектар. Сладкий и привыкание.

Вот почему уйти с неправильной стороны пути так сложно.

Понимаешь, как это плохо для тебя. Видишь, что это может сделать с тобой. Но это так чертовски приятно, что просто необходимо это иметь.

Жаждала этого. Сделала все бы. Умерла.

— У тебя обида на эту ручку? — спрашивает он, по-прежнему глядя в переднюю часть класса.

Похоже, я не единственная, кто использует их периферийное зрение в данный момент.

Его голос ничего не делает, кроме как возбуждает меня еще больше. Я имею в виду, почему он вообще здесь? Он вообще ходит на этот урок?

Меня раздражает, что он меня так разводит.

В этом нет ничего неожиданного, но можно подумать, что он принесет хотя бы лист бумаги и карандаш, даже книгу? Кто приходит в класс без принадлежностей?

Такие люди, как он, всегда меня беспокоили. Те, кто позволяет деньгам родителей решать все свои проблемы. Они никогда не понимали, что значит борьба, потому что мама и папа помогали им во всем.

Конечно, люди в этом городе боялись его. Его и его бешеных псов.

Но кем они были, если не четырьмя избалованными мальчишками, которым нравилось закатывать истерики? Я имею в виду, что они не были убийцами, ради всего святого, иначе они были бы в тюрьме! Они просто стая богатых детей с плохим поведением.

— Ты вообще в этом классе? — Как только я это говорю, я хочу взять слова обратно. Не потому, что я не хочу этого, а потому, что я знаю, что он ответит.

Я даже не должна признавать его. Но мой рот никогда не умел держать язык за зубами, особенно когда я раздражена.

Мы сидим в тишине, и я надеюсь, черт возьми, он меня не услышал. Так я смогу забыть, что вообще говорила, и выйти из этого класса без единой царапины.

Он небрежно поворачивает голову, глядя прямо мне в профиль, словно не может поверить, что я тоже что-то сказал.

— Нет. — Это все, что я получаю.

Просто оставь это в покое, Брайар. Оставь его.

— И что, ты просто сидишь в любом классе, в котором хочешь? Это привилегия, что твоя фамилия на табличке за пределами библиотеки? — Я смотрю на него, его темные глаза наблюдают за моим лицом.

Да пошло оно. Я собираюсь дать ему понять, что я не боюсь ни его, ни его друзей. Возиться со мной - не лучшая идея.

Ухмылка расплывается на его губах, и я не могу не задаться вопросом, как бы он выглядел, когда улыбался. Если бы это простое движение хоть немного смягчило его черты.

— Осторожнее, — предлагает он, — я бы не стал говорить о вещах, которых ты не понимаешь. Ты понятия не имеешь, какие привилегии у меня есть из-за моей фамилии.

Я закатываю глаза, крепче сжимая ручку в руке, словно она собирается меня как-то защитить.

— О, я все понимаю. Единственный способ избавиться от того, что тебя пугает, — это встретиться с этим лицом к лицу, разрушить его, чтобы он превратился в вредителя. — Ты шикарный мальчик, у которого, наверное, отобрали AMEX? Ты наказываешь маму и папу за то, что они отстранили тебя от твоего Ламбо? Надоел твой экстравагантный образ жизни и хочешь доставить немного неприятностей? Преодолеть себя и добро пожаловать в каждое клише богатого подростка. Ты не особенный.

Ой, Брайар, это было жестоко. Больше, чем мне бы хотелось, но я хотела ясно дать понять, что не позволю ему или его сумасшедшим друзьям помыкать мной. Я отказалась быть здесь невидимой, Брайар.

Не похоже, чтобы они могли что-то сделать со мной.

Ничего особо вредного.

Однако я не уверена, что это правда, так как считаю тиканье в его челюсти.

Во-первых, тренирует ли он челюстные мышцы?

Во-вторых, ему следует побриться.

В-третьих, блядь.

Он испускает темный вздох, который раздувает его нос, наклоняя шею ровно настолько, чтобы сломать ее. Честно говоря, он не собирается бить меня на глазах у всех этих людей. Теоретически я недостаточно хорошо его знаю, чтобы знать, что он этого не сделает.

В настоящее время я схожу с ума, пытаясь понять, как это исправить, прежде чем он взорвется.

Он снова поворачивается ко мне лицом, наблюдая за мной глазами с ямами вместо глаз, протягивает руку, хватая за ножку моего стула и дергая меня к себе. Я не могу понять, скрипит ли это кресло или я. В любом случае, мое лицо пылает ярко-красным, потому что я знаю, что люди