Когда Солон объявил этих юношей на втором месте по счастью, Крез в гневе сказал ему:

— Гость из Афин! А мое счастье ты ни во что не ставишь, даже не считаешь меня наравне с этими простыми людьми?

Солон отвечал:

— Крез! Меня ли, который знает, что всякое божество завистливо и вызывает у людей тревоги, ты спрашиваешь о человеческой жизни? За долгую жизнь много можно увидеть и многое пережить. Пределом человеческой жизни я считаю 70 лет… И из всех дней, приходящихся на 70 лет, то есть из 26 250 дней, нет ни одного совершенно похожего на другой: каждый день несет новые события. Итак, Крез, человек — лишь игралище случая. Я вижу, что ты владеешь великими богатствами и повелеваешь множеством людей, но на вопрос о твоем счастье я не могу ответить, пока не узнаю, что жизнь твоя окончилась благополучно. Ведь обладатель сокровищ не счастливее человека, имеющего лишь дневное пропитание, если только счастье не сопутствует ему и он до конца жизни не сохранит своего богатства».

Слова Солона пришлись не по душе Крезу, и он не пожелал больше видеть афинского мудреца при своем дворе. «Крез счел Солона совершенно глупым человеком, который, пренебрегая счастьем настоящего момента, всегда советует ждать исхода всякого дела». Довольно скоро царю придется изменить свое мнение о мудреце.

Сомнения Солона насчет вечного счастья разделяла и древняя легенда, имевшая хождение в тех краях. Согласно ей судьба Креза была предопределена задолго до его рождения.

Когда-то Лидией правил царь Кандавл. Он был страстно влюблен в собственную жену и считал ее самой красивой женщиной в мире. Но человеческой гордыне нет предела; царю вдруг понадобилось, чтобы еще кто-то убедился в совершенстве форм его возлюбленной.

У Кандавла служил телохранителем юноша по имени Гигес. Ему правитель доверял самые сокровенные тайны и, между прочим, расхваливал красоту собственной жены. И однажды он предложил телохранителю увидеть царицу обнаженной.

Верный слуга пришел в ужас от подобного предложения.

— Что за неразумные слова, господин, ты говоришь! — воскликнул он. — Ты велишь мне смотреть на обнаженную госпожу? Ведь женщины вместе с одеждой совлекают с себя и стыд! Давно уже люди узнали правила благопристойности, и их следует усваивать. Одно из них главное: всякий пусть смотрит только за своим. Я верю, что она красивее всех женщин, но все же прошу: не требуй от меня ничего, противного обычаям.

Тщеславный царь и не подумал отказываться от своей затеи, а только еще настойчивее принялся уговаривать телохранителя:

— Будь спокоен, Гигес, и не бойся: я сказал это не для того, чтобы испытать тебя, и моя жена тебе также не причинит никакого вреда. Я подстрою все так, что она даже и не заметит, что ты ее увидел. Тебя я поставлю в нашем спальном покое за закрывающейся дверью. За мной войдет туда и жена, чтобы возлечь на ложе. Близко от входа стоит кресло, куда жена, раздеваясь, положит одну за другой свои одежды. И тогда ты сможешь спокойно ею любоваться. Когда же она направится от кресла к ложу и повернется к тебе спиной, то постарайся выйти через дверь, чтобы она тебя не увидела.

«Тогда Гигес уже не мог уклониться от такого предложения и выразил свою готовность, — рассказывает Геродот. — Когда Кандавл решил, что настала пора идти ко сну, то провел Гигеса в спальный покой, куда затем тотчас же пришла и жена. И Гигес любовался, как она вошла и сняла одежды. Как только женщина повернулась к нему спиной, Гигес постарался незаметно выйти из покоя. Тем не менее женщина видела, как он выходил. Хотя она поняла, что все это подстроено ее мужем, но не закричала от стыда, а, напротив, показала вид, будто ничего не заметила, в душе же решила отомстить Кандавлу.

Как ни в чем не бывало, женщина хранила пока что молчание. Но лишь только наступил день, она велела своим самым преданным слугам быть наготове и позвать к ней Гигеса. Гигес пришел на зов, уверенный, что ей ничего не известно о происшествии, так как и прежде он обычно приходил всякий раз, когда царица его призывала к себе. Когда Гигес предстал перед ней, женщина обратилась с такими словами:

— Гигес, перед тобой теперь два пути; даю тебе выбор, каким ты пожелаешь идти. Или ты убьешь Кандавла и, взяв меня в жены, станешь царем лидийцев, или сейчас же умрешь, для того чтобы ты, как верный друг Кандавла, и в другое время не увидел, что тебе не подобает. Один из вас должен умереть: или он, соблазнивший тебя на этот поступок, или ты, который совершил непристойность, увидев мою наготу.

Пораженный ее словами, Гигес сначала не знал, что ответить, а затем стал молить царицу не вынуждать его к такому страшному выбору. Гигесу не удалось все же убедить ее. Тогда, видя, что выбор неизбежен — или убить своего господина, или самому пасть от руки палачей, — он избрал себе жизнь и обратился к царице с таким вопросом:

— Так как ты заставляешь меня против воли убить моего господина, то скажи же, как мы с ним покончим?

На это царица дала такой ответ:

— Мы нападем на него на том самом месте, откуда он показал тебе меня обнаженной, и ты убьешь его во время сна.

Обдумав совместно коварный план, Гигес с наступлением ночи проник в спальный покой вслед за женщиной (ведь она не отпускала Гигеса; выход ему был отрезан, и предстояло или самому умереть, или умертвить Кандавла). Царица дала ему кинжал и спрятала за той же дверью. Когда Кандавл уснул, Гигес, крадучись, пробрался к нему и, заколов его, овладел таким образом его женой и царством».

Лидийцы в негодовании взялись за оружие, но сторонникам царицы и Гигеса удалось убедить их обратиться за разрешением вопроса к Дельфийскому оракулу. В Дельфы отправили немалое количество золота, и боги благосклонно восприняли смену властителя. Однако предсказательница Пифия изрекла; Кандавл получит возмездие в пятом потомке Гигеса.

Крез и был тем самым пятым потомком.

Крез если и знал о пророческой легенде, то предпочитал о ней не вспоминать. Когда все хорошо, меньше всего хочется думать о плохом. Еще один древний автор — Диодор Сицилийский — повествует о главном пороке лидийского царя — необъятной гордыне. На этот раз царь упорно пытается добиться похвалы у скифа Анахарсиса.

Крез, не жалея времени и сил, готовил гостя к правильным выводам. Вначале «он на пирах и в собраниях отличал его величайшими почестями», потом долго водил скифа по своим владениям, «показывая свои богатства и могущество его власти… благополучие своего царства и количество покоренных народов». И наконец, спросил Анахарсиса, «какое из живых существ он считает храбрейшим?

Анахарсис сказал, что самых диких животных, ибо они одни мужественно умирают за свою свободу.

Крез, полагая, что скиф ошибся и на второй вопрос даст угодный ему ответ, спросил, какое из живых существ считает он справедливейшим?

Тот снова ответил, что самых диких животных, так как они одни живут по природе, а не по законам: природа же, по его словам, есть создание божества, а закон — установление человека, и справедливее пользоваться тем, что открыто богом, а не человеком.