Эдуард Петрович с подругами продают любовь. Турки продают блинчики с «Нутеллой». Сенегальцы — гашиш. Парижские будни. Мы с Юлей, пока идут мои съемки, с большим удовольствием вписываемся в здешнюю свободную, бесстыжую жизнь. Мы влюбляемся в этот порочный город. Не в романтический образ, навязанный людям мировой художественной культурой и телевидением. А как раз в отсутствие этого слюнявого образа. Париж может быть отвратительным. Ужасным. Отталкивающим и вонючим. А значит, настоящим и живым.

Обнявшись, мы бродим по улицам, названий которых не знаем. Делим спрятанную в бумажный пакет бутылку вина на двоих. Заходим за второй, а потом, шатаясь, и за третьей. Выпиваем, сидя на ступеньках, стремительно пьянеем и идем дальше по ужасному-прекрасному вечернему Парижу в поисках приключений. Нас предупредили еще в Москве, что гулять по этому городу нужно с пустыми карманами. Дома лучше оставить… все.

Город маленьких, мерзотненьких, зловонных, хитреньких, нагленьких воришек и мошенников. Они расползлись незаметными тенями по переулкам, по площадям, по пригородам, дежурят вдоль набережной. Научились делать добрые коровьи глазки, зазубрили пару-тройку жалостливых фраз на французском языке. Всеми остальными качествами для выживания их наделила сама природа:

— Здравствуйте. Мы собираем подписи в поддержку детского дома, который может вскоре лишиться своего здания. Просто подпишите вот здесь.

Подписываем. Идем дальше. Карманы расстегнуты. Застегиваем.

— Здравствуйте, вам помочь купить билетик? А, вы уже справились.

Идем дальше. Карманы расстегнуты. Застегиваем. На станции «Порт-д’Иври» огромных размеров — не думал, что такими большими вообще бывают люди, — африканец держит турникет, пропуская человек пятнадцать алжирцев бесплатно: прыг, прыг, прыг, прыг, прыг, прыг. Юля, смотри! И правда ведь, как зайцы. Черные зайцы.

— Ой, а это не вы колечко потеряли? Нет? А то я иду, а тут колечко золотое валяется, ну ладно, извините. Точно не ваше? Посмотрите внимательнее.

Стоит ли говорить, что карманы снова расстегнуты?

Смеемся. Решили их больше не застегивать, выворачиваем наизнанку и гуляем так, пусть торчат в разные стороны. Больше к нам никто не подходит.

Ночью мы каким-то чудом без карты отыскали наш дом. Остановились у подъезда выкурить сигарету. Все наши друзья были на своих местах. Парикмахер Бебе заметал волосы в совок и собирался закрываться. Китайские проститутки грелись чаем из пластиковых стаканчиков. Пожилой транс Эдуард Петрович приставал к редким прохожим и невозмутимо предлагал минет, будто он вовсе никакой не Эдуард Петрович с протезированной челюстью, а порнозвезда из раздела MILF. Прохожие на него не реагировали. Он подкрасил губы, поправил трусы, вонзившиеся в костлявую задницу, и скрылся за афишной тумбой.

Дома мы рухнули в постель. Пьяные и одуревшие от счастья. Молодые, красивые, запредельно близкие друг другу. На этот раз и мы забыли задернуть шторы.

Два тела на кровати — обнаженных, горячих, влажных. В одном из которых только что проросло маленькое зернышко. Ему потребуется семьсот тридцать дней, чтобы разрастись в гроздья ядовитого винограда и внезапно — без предупреждений — пустить наши жизни под откос.

На наших лицах застыло блаженство.

Чтобы не сойти с ума от убийственно страшных мыслей, мы педантично и добросовестно шаг за шагом выполняли план действий, который у нас, слава богу, был.

Первый шаг сделан — у нас теперь есть диагноз. Второй шаг — альтернативное врачебное мнение. И в этом нам должен был помочь друг Кати Гордеевой детский гематолог Виктор Алексеев, к которому мы уже неслись сломя голову на самый юг Москвы.

Мы слышали, что Центр детской гематологии имени Димы Рогачева, в котором работал Алексеев, для России и даже для Москвы — на редкость современное, прогрессивное, прекрасно оснащенное медицинское учреждение абсолютно европейского уровня. Ходили слухи, что там невозможно увидеть очередь, невозможно столкнуться с хамством и равнодушием медсестры. Говорилось, что ни один пациент, которому удалось оказаться в этой больнице, никогда не испытывал боль во время болезненных процедур, трепанобиопсию там делают только под наркозом, потому что отношение к обезболиванию там особое. И подход к человеческой жизни — особенный, такой, каким и должен быть этот подход абсолютно везде.

Подъезжая на маршрутном такси к зданию центра, мы поняли, что все разговоры про это место, скорее всего, правда: эта больница не похожа на больницу; это место не напоминало хранилище скорби, боли, унижения и страха — а разве с чем-то другим ассоциируются обычные городские больницы? Мы увидели оранжевые, фиолетовые, розовые, желтые весело торчащие из высокого здания в разные стороны архитектурные прибамбасы, как детские фантазии. Часть корпуса стояла на разноцветных высоких тонких ножках, как детский стульчик. Зелень, детская площадка, добродушный и учтивый охранник, больше похожий на библиотекаря. Чистое — как дома — светлое пространство внутри. Никакой типичной больничной духоты, окна распахнуты. Спокойная — как во время випассаны — атмосфера.

Поднявшись на нужный этаж, увидели приклеенные к полу человеческие следы, вырезанные из разноцветной бумаги. На следах — фамилия доктора, который нам нужен. Следы привели к его кабинету. Доктор сидел за столом, уткнувшись в толстую книгу на иностранном языке:

— Виктор? Здравствуйте. Мы Юля и Рома. Суперы. Вам Катя Гордеева звонила и рассказывала про нас.

— Здравствуйте, Суперы. Заходите, пожалуйста. Очень приятно познакомиться. А что вы трясетесь?

— Как-то все так неожиданно свалилось на голову. И так мало про все это информации… вот и трясет. Хотели с вами поговорить про болезнь. И вообще про то, как жить с этим дальше.

Алексеев взял все наши документы, изучил их и отложил в сторону вместе с книгой, которую изучал до нашего прихода:

— Чай будете?

— Нет, спасибо.

— Знаете, почти все, кто сталкивается с онкологией, говорят, что это неожиданность. Люди не живут с мыслью, что они завтра заболеют раком.

Люди не готовятся к раку, собираясь утром на работу. За чашечкой кофе днем люди об этом обычно не размышляют. Так легко и быстро можно сойти с ума. Конечно же рак — неожиданность.

— Еще… вот ты заболел, но пока не оказываешься в онкологической больнице, кажется, что вокруг тебя все, как назло, здоровые, а ты один такой избранный неудачник, забракованный природой.

— Да, и так говорят многие. Но потом начинают натыкаться на родственные души: в Интернете, в больнице, в метро, в продуктовом магазине, на собственной лестничной клетке, где угодно. Просто здоровый человек редко смотрит по сторонам и замечает проблемы других людей. А потом и статистика обязательно возникает перед глазами, которая расскажет о том, что каждые тридцать секунд в мире один человек заболевает раком. В одной только России ежегодно раком заболевают полмиллиона человек.