Рядом с каждым болеющим человеком всегда есть (должен быть) кто-то, кто держит его за руку. Этот кто-то — тоже болеет. Доблесть не отпустить родную руку в смертельно опасной болезни и вместе пройти до конца — бесценна. Но рассказов про такую доблесть, увы, меньше малого. Откровенных, основанных на реальных событиях рассказов — еще меньше. Вдохновляться и воодушевляться напуганным болезнью людям и их близким, отрезанным от здорового мира, почти нечем. В России о раке вообще принято молчать, даже не заикаться. Заболевшие молчат, потому что боятся осуждения, порицания, косых взглядов здоровых людей, снисходительного отношения окружающих, жалости, причитаний, ахов и охов, неадекватной реакции. Здоровые молчат, потому что за пределами замкнутого круга боли и страдания принято полагать, что рак — это не про них, что с ними такого не может случиться, что если не говорить, то беда не придет никогда, не будучи накликанной.

Вот только рак, увы, приходит не по заявке. И к нему никто и никогда не успевает подготовиться. Приходит к молодым и старым, здоровым и хворым, успешным и безвестным. И бесповоротно меняет жизнь. Потому что дальше будет жизнь, в которой был, есть и теперь навсегда будет рак. Рак-болезнь, рак-опыт, рак-переживание. И рак-урок.

Один из главных уроков, которому учит рак, — правильная постановка жизненно важных вопросов. Болезнь — она не «за что». Она — «зачем». Цена ответа чрезвычайно высока. Щедрость тех, кто решается рассказать незнакомым людям свою личную историю болезни и борьбы, заслуживает сонма благодарностей. Ведь они своим опытом помогают нам не бояться, быть бдительными, быть хотя бы немного в курсе. По крайней мере, уже иметь наготове правильно сформулированный вопрос: не «за что?», а «зачем?». История любви, болезни и любви в болезни, рассказанная Ромой и Юлей, — это и есть ответ на тот самый, правильно заданный вопрос.

Степень откровенности, на которую они (та, что болела, и тот, что держал за руку) решились, завораживает. А еще дарит чувство такой пронзительной сопричастности, о которой я и подумать не решалась, когда Рома и Юля впервые рассказали о том, что собираются описать для других свой опыт. Помню, как они впервые попросили написать меня предисловие к еще несуществующей книге. О чем я подумала? О том, как я ненавижу рак. Как он достал уже всех, этот вездесущий рак. Вечно не вовремя, вечно высасывающий все силы и средства, вечно жестокий. Я ругала про себя рак последними словами, придумывая это предисловие. Сразу вспомнилось, как однажды первый президент Советского Союза Михаил Горбачев в сердцах сказал мне в интервью: «Проклятый рак. Я бы расстреливал из автомата Калашникова этот рак! Но как ты будешь его расстреливать, если носителем рака являются люди? Самые дорогие люди». Сказав это, Михаил Горбачев, чья личная история войны против рака происходила у всех на глазах, до белого с синью сжал кулаки, вцепившись в подлокотники кресла. Он держался за них так, будто усилием рук мог сдержать слезы. Сдержать отчаяние. Согласившись на интервью со мной, Горбачев думал, что сможет говорить спокойно, что отболело, ведь со дня смерти жены — Раисы Максимовны — прошло время. Но он ошибся. Не отболело. Это было одно из самых эмоционально трудных интервью в моей жизни. И одно из самых важных. Как потом выяснилось, и для него тоже:

«Чаще я гоню от себя воспоминания о днях ее болезни. Но этого же все равно из жизни не выкинешь: ее болезнь — часть нашей жизни и нашей любви. И когда все приходит, когда все возвращается воспоминаниями, я все время спрашиваю себя: сумел ли я сделать все то, что должен был в память о ней? Хорошо ли я усвоил урок? Все ли понял?» В знак того, что урок усвоен хорошо, Михаил Горбачев доделал дело, начатое женой: достроил и открыл Научноисследовательский институт детской онкологии, гематологии и трансплантологии в Санкт-Петербурге. И дал ему ее имя — Раисы Максимовны Горбачевой. Теперь это одна из лучших онкологических клиник в стране. В день, когда Рома, застуканный Юлиным раком врасплох, впервые позвонил мне, я летела как раз из Петербурга в Москву. В Питере, в клинике имени Горбачевой, я навещала дорогого мне человека, для спасения которого были предприняты все средства и мобилизованы все современные технологии.

Все, о чем вы прочтете в этой книге, происходило у меня на глазах. Я видела, как они испугались, как растерялись и как не знали куда бежать — обязательный, увы, набор для впервые столкнувшегося с раком россиянина. Я видела, как они учились задавать врачам вопросы, не стесняться идти за вторым мнением, принимать деятельное участие в выборе стратегии лечения. Я видела, как они, шаг за шагом, рука об руку преодолевают эту трудную и опасную дорогу от «за что» к «зачем». Я видела, как они учат друг друга, учатся друг у друга преодолевать смерть, опираясь на любовь. Я все это видела своими глазами, потому могу уверенно свидетельствовать — они герои. Их опыт коло^ален. То, что они отважились поделиться им с нами, — настоящий подвиг. И от имени всех нас, тех, с кем Рома и Юля решили разделить то, что пережили вдвоем, я им бесконечно благодарна.

И еще. Знаете, на что на самом деле рассчитывают люди, когда говорят посторонним о своем раке? Не на сочувствие. Не на дружеские объятия. Не на это вечное «держись, все будет хорошо». Не на помощь. И даже не на молитвы. Люди, поделившиеся своей онкологической историей с другими, рассчитывают на то, что их бесконечный, пожирающий душу и душащий плоть страх, рожденный свалившейся на голову болезнью, отступит. Я верю в то, что в ту секунду, когда Рома и Юля поделились с нами своим страхом, он ушел. Стал слабее, перестал сосать под ложечкой. Рассказанная вслух, напечатанная на бумаге история жизни становится рассказом. И перестает тебя преследовать. Я верю, что история Юлиной болезни, став книгой, перестала быть историей страха и отчаяния для героев этого полезного и важного текста. А стала невероятным рассказом о всепобеждающей любви.

Катерина Гордеева

Посвящается моей жене Юле и моему сыну Луке.

Из уважения к жизни и смерти все события, описанные в книге, реальны. Имена некоторых героев по их просьбам изменены.

Я начинал с «Персена», «Ново-пассита» и «Корвалола». Мертвому припарка. Потом был «Мелаксен», «Торсон», «Нитразадон». Тоже ни в одном глазу. Дальше в поисках сна я, спотыкаясь, побежал по медицинскому справочнику, вычеркивая одно за другим средства, которые никак не хотели работать: «Дормикум», «Геминеврин», «Эуноктин», «Гипноген», «Залеплон»…

Через пару месяцев, стоя в очереди в государственной аптеке рядом с домом, я, как мне казалось, абсолютно профессионально консультировал новых друзей — пенсионерок, потерявших, как и я, сон и покой:

— Вы знаете, Светлана Николаевна, «Фенобарбитал» — мощнейший препарат. Скорее всего. даже не скорее всего, а точно — он сработает. Хотя, вот честно скажу, мне, например, становится не по себе, когда я представляю, как именно он это сделает. Вы уснете. Но седативно-снотворное действие будет обусловлено в основном угнетением активности клеток восходящей активирующей ретикулярной формации ствола мозга, ядер таламуса, торможением взаимодействия этих структур с корой вашего драгоценного головного мозга.